— Какое, по твоим приметам, будет нынче лето? — спросил Быков.
— Видать, сырое.
— Что ты скажешь, если мы литвиновские поля пустим под семеноводческое хозяйство?
— Земля там подзадичала, но ежели удобрить — зародит.
Вошли Нифедов и Назаркин, казавшийся сейчас особенно жалким, забитым, испуганным и несчастным. Он озирался и бессознательно перебирал руками. Быков цепко и пристально рассматривал старика, сознавая все то, что творилось в его душе. Человек этот, как он видел, находился на грани отчаяния, и, должно быть, для него не существовало иного мнения о мире, как о сплошном несправедливом зле.
— Как ваше имя и отчество? — спросил Быков с состраданием к его горю.
— А вам не все равно? — затравленно огрызнулся тот.
— Темный тип, — заметил Нифедов, озадаченный и обеспокоенный вызовом к секретарю райкома и соображающий, как обвинить старика, если всплывет разговор о рукоприкладстве в отделении.
— Силы моей нету ответить. Бей по другому глазу, — сказал Назаркин.
— А кто тебя бил? Сам об камень на дороге шлепнулся. Ты это брось, понимаешь, поклеп возводить! — Нифедов сдерживал себя, произнеся это и начальственным тоном, и одновременно, в присутствии секретаря, тоном подчиненного; он не желал уронить своего достоинства в присутствии мужиков и в то же время, тертый и изворотливый, побаивался Быкова.
— Хорош камень! Как же, тебе вера, — Назаркин с жалким достоинством распрямил спину.
Быков с минуту обдумывал, стоял посередине кабинета, затем подошел к столу и позвонил прокурору.
— Сегодня был позорный факт мордобития в отделении милиции. Выясни и накажи виновных по закону, невзирая на должность. Били старика Назаркина, которому нужна поддержка и помощь.
Нифедов с изумленно поднятыми бровями хотел что-то сказать, но промолчал.
Плотно ступая на носок, недоверчиво оглядывая находившихся в кабинете, вошел Митрохин. Это был человек лет около сорока пяти, чуть выше среднего роста, поджарый и быстрый на ногу и с тем выражением на незначительном лице, какое бывает у людей, хорошо знающих хитрости продвижения по службе.
— Человек вернулся из леса к жизни. Надо помочь, Дмитрий Севастьянович, — сразу же сказал Быков Митрохину.
— Я слышал про него. Речь, понятно, идет о жилье?
Быков кивнул головой.
— Ты же знаешь, какая стоит очередь, — возразил Митрохин.
— Все знаю. Все равно надо помочь человеку. Он воротился к теплу. Дом по Селезновскому, кажется, отремонтировали?
— Да, кончили.
— Значит, там и выделить ему комнату, — как окончательно решенное, сказал Быков. — Так будет справедливо.
— Комната обещана заведующей пивного бара Лисовской, — напомнил Митрохин.
— Ничего, потерпит. Геройства она в баре пока не совершила, а даровые сумки вечерами оттуда таскает. Вопрос решен. Поезжай, Дмитрий Севастьянович, сейчас туда вместе с ним и осмотри, как там и что. Вечером мне доложишь. Еще вот что, — обратился Быков к Назаркину, — мне тут Тишков твои золотые руки расхваливал, что ты когда-то был мастером по столярному делу. Мы возрождаем это утраченное богатство. Большая просьба к тебе, отец: послужи, если, понятно, есть желание. Знаю, что ты не молоденький, но знаю, что тебе будет еще хуже без дела в одиночестве. Так мне кажется. Что ты скажешь?
Назаркин хотел что-то ответить, но не смог этого сделать, сморщился и, не в силах побороть слабости, заплакал, размазывая темными, корявыми пальцами слезы на обросших щеках.
— Я верю в возрождение твое! Верую, верую! — повторил Быков, крепко пожимая на прощание руку Назаркину и ободряя его взглядом. — Ты ведь, как мне кажется, вернулся из леса не со злом? — спросил проницательно Быков.
— Верно. Не со злом. Воротился к людям.
— Знаю, что тебе было это нелегко сделать, но, преодолев себя, ты оказался среди людей. Вернуться из отчуждения никому и никогда не поздно, ибо — горе отъединенному, пусть даже и гордому!
— То сущая правда, — подтвердил Назаркин.
— Будь счастлив, человек! — сказал на прощание Быков, крепко пожав его заскорузлую холодную руку, как бы согревая ее своей.
— Что это вы ко мне с таким доверием?
— А разве тут есть что-то особенное?
— Ну как же не особое? Даром, известно, и чирий не сядет. Что я вам?
— Но ты ведь из леса шел с надеждой увидеть доброе, а не злое?
— Признаться… такую надежду имел.
Через три дня, после совещания, Быков спросил Митрохина про жилье воротившемуся из леса старику. Несмотря на то что Митрохин знал о въедливости и памятливости Быкова к мелочам жизни, он был все же удивлен, что в горячке забот он не забыл столь мизерного, с его точки зрения, факта.