— Учти: ансамбль у нас самодеятельный. Денег за участие нам не платят. За двадцать километров к тому же ты сюда не наездишься.
Анна знала, что им ничего не платили, да она, в сущности, и не заработка искала.
— Я знаю, что не платят. Провались Демьяновск! Несчастная дыра. Может, приткнусь в поселке.
— А где ты хочешь работать?
— Продавцом, наверно.
— Если продавцом, то общежития тебе не дадут. Ты можешь, конечно, пожить у меня.
— Сниму комнату.
— Поступай как знаешь, но я бы тебе не советовала начинать… — Галина недоговорила: ее позвали на сцену.
Анна неподвижно, истуканом сидела около окна; отраженный в зеркале двойник подглядывал за ней, и она тихо спросила его:
— Чего ты хочешь?
«Чего же я хочу? — Жалко наморщив лоб, вглядываясь в зеркало, она с ужасом вдруг заметила… прижившуюся под глазами морщинку; еще утром, собираясь на работу, ее не было, а теперь она просматривалась явственно. Ошеломленная, она в тупом изнеможении продолжала рассматривать свое лицо. — Усохну, идиотка, около мазутных штанов! Раз завелась морщина, то въелась сухотка, ну а от этакой прелести не одна бабенка учахла. Ну нет, Галечка, ты мне прописными истинами мира не откроешь. Она бы мне не советовала, а сама-то вон где — на сцене!»
Движимая каким-то собачьим любопытством, Анна прошла за кулису. Голос Галины раскаленной дробью сек по ее слуху. Мутная волна зависти захлестнула Анну; плохо чувствуя ногами пол, отодвинув занавес, окинула глазами сцену. Галина стояла посередине — в скорбной позе отрешенной от земных радостей монахини — и на трагичной ноте тянула мелодию песни; должно быть, она изображала солдатку или же скорбящую мать, и помимо воли, чего не ожидала от себя… из глаз Анны сами собой покатились слезы. Умом она понимала, что глупо тут, за пыльной кулисой, в полутьме, проливать ни за что ни про что слезы, но они продолжали скатываться на ее напудренные щеки, оставляя на них след. Но цепкий бабий ум ухватил сердце, — Анна встряхнулась и уже спокойно, с холодным любопытством стала разглядывать руководителя ансамбля. Он сидел к ней боком, какой-то весь осатанелый, исступленный, с галстучишком набоку, в мятом сереньком костюмишке. На его ногах Анна рассмотрела все латки на ношеных ботинках. «Да, не Рио и не Париж, а все-таки и не дыра — Демьяновск. Ухажер-то вшивенький, видно, столовочный. С таким в ресторане не посидишь, но, может, в люди выведет?»
На смену Галине выскочила вовсе пигалица — веснушчатая толстенькая конопушка, и Анна не удержалась — тихонько захихикала. Но смех ее пропал, а глаза окрысились — от изумления, когда пигалица зашлась в частушке. После нее выходили плясуньи, — особенно Анна возненавидела одну, рыжую, тоже как и Галина, ни рожи ни кожи, зебрастую. Такая-то в толпе — ноль без палочки, а тут, на подмостках, она отделывала штуки, что у Анны от лютой зависти сперло дыхание. «Ах ты селедка! Кто б подумал?»
— Ловко, молодец! — крикнул руководитель.
«Дима-Димочка, — Анна вспомнила его имя, — а вот с фамилией у тебя вовсе скверно — Сапогов!»
Анна дождалась в своей засаде удобного момента: на сцене остались Галина и Сапогов, остальные затопали через зал к выходу. Она вышла из укрытия.
— Моя школьная подруга Анна Тишкова. Она хочет попробовать свои силы, — сказала, нахмурясь, Галина.
Сапогов в одно мгновение оглядел деву — от шпилек до волны волос, — и в его быстрых, цепких глазах, только что искрившихся радостью, появилась колючесть. Он весь встопорщился, будто ему наступили на мозоль.
— Что можете? — спросил отрывисто.
— Не знаю. Вообще-то… танцую.
— Как понять — вообще-то?
— Меня же не учили.
— Где работаете?
— В универмаге. Я из Демьяновска.