— Какой маленький цветок, да сильный! — проговорил в восхищении Сережа, сев на корточки и любовно дотрагиваясь кончиками пальцев до розовых лепестков.
Иван Иванович опять ничего не сказал, снова погордившись своею женой.
Марта между тем остановилась на том месте в неглубоком овраге, где стояли, собранные веером, ольховые жердины, заготовленные Иваном Ивановичем на дрова, и где кругом лежало и стояло много сухостоя, а также росла сочная, густая, лопушистая трава и кудрявился листочками подрост-кустарник — вольготная еда для коз.
— Малость порублю, а вы посидите, — сказал Иван Иванович, беря в руки топор и обретая особенно приподнятое состояние духа, как всегда перед началом работы, которую он любил.
— Немного прогуляюсь. Не беспокойтесь, если приду не скоро, — предупредила родителей Зинаида и быстро пошла, будто подгоняемая в спину, по поднимающейся из оврага тропинке с одним желанием — поскорее увидеть сторожку…
XXVI
Как много простиралось тут земли! Прямо перед ней лежало сравнительно ровное, засеянное хлебом тучковское поле (она с трудом вспомнила его название); сбоку его шла ровная проселочная, уже глохнущая дорога — пропадала вдали… Сердце Зинаиды всколыхнулось и сладко заныло, как это случается, когда пробуждаешься от радостного сновидения. По этой дороге ехала она, десятилетняя девочка, куда-то с отцом на широкой, набитой свежим сеном фуре. Господи, как тогда радовалась жизни! Сами собою из ее глаз покатились слезы — светлые, тихие, счастливые, душа ее размягчилась под воздействием силы воспоминаний… За полем, которое она очень скоро миновала, открылось озеро с полуразвалившейся, давно покинутой и забытой людьми мельницей. Не только мельница-труженица (Зинаида носила вместе с братом сюда что-то молоть), но и озеро было покинуто теперь людьми. Она это определила по первому взгляду на него — непролазным морем осокорей и тростника были опутаны его берега, так что нигде не виднелось даже узенькой тропки, чтобы спуститься к воде. Мягкий и ровный солнечный свет обливал озеро и мельницу. Но такое безлюдье и запустение только в первую минуту повергли в уныние Зинаиду. Присмотревшись к озеру, Зинаида нашла в нем ту заповедность, какая сохраняется лишь в тех углах, куда редко ступает нога человека. У самого берега покоились глянцевитые, ярко-зеленые широкие листья, над ними стояли и слегка, едва заметно трепетали сахарно-белые, непорочной чистоты, с глазурью в глубине лилии. Черные и рыжие проворные жучки сновали по стеклянно-недвижимой воде, делая тоненькие прочерки зыби. Однако неподвижное, тихое озеро говорило больше о грусти, чем о торжестве жизни, — это состояние Зинаида определила, постояв минут пять на полусгнивших мельничных мостках. Она поняла, что не только мельница, но и само озеро ждало своей погибели: по нему были раскиданы зеленеющие островки, и нигде не виднелось ровной чистой и глубокой воды. Внизу, под мостками, скатываясь с осклизлых и обомшелых досок, глухо-утробно гудел водопад. Мельница тяжело похилилась на один бок. Испытывая неосознанный страх, Зинаида поднялась на бугор, сняла туфли и пошла босая по теплой и мягкой траве сбоку дороги. С возвышенности она оглянулась на озеро и мельницу, подивившись опять тому, что почти не узнавала их — все уже было забытым, чужим, и только глубокое чувство, запрятанное в ее душе, говорило, что тут прошло ее детство. Смутно вспомнила, как один раз тонула в озере.
Между тем она миновала жидкий осинник и вышла на другое поле — Лучкино. Дорога, которую она ясно помнила, уже не угадывалась здесь, и ей пришлось идти по травяным дерновинам, лугом. Не раз она бороновала на этом поле совсем еще девчонкой. Мечтала, дурочка, выучиться на артистку. И вот ничего нет, кроме воспоминаний… Но радость, хотя и смутная, явившаяся будто исподволь, коснулась ее души. До нее донеслись милые серебряные трели, и она запрокинула голову, глядя в синее высокое чистое, лишь слегка оправленное по горизонтам белыми тонкими облаками небо, — прелестное создание, жаворонок, распустив веером крылышки, висел над нею… Она остановилась и с минуту слушала его песенки. Так прошло блаженное мгновение, когда она чувствовала себя счастливою от одного сознания, что живет на свете. Зинаида поняла: состояние легкости и счастья — это было не что иное, как ее чувство к Петру Бабкову. «Я его скоро увижу, и если он… — самой себе было стыдно выговорить, — если позовет — все брошу и навек останусь с ним в сторожке». Голос же другой Зинаиды подсмеивался над ней: «Ничего не будет. И ты знаешь сама. Все обман. Обманываешь себя». Зинаида не стала слушать своего же двойника и пошла дальше, удивляясь тому, что казавшийся таким близким лес все не подступал к ней. Поле незаметно кончилось, и она вошла в мелкий березовый и еловый подрост на месте гарей и опустошивших порубок: кругом виднелись пни и черные, обгорелые круговины, на которые наступала молоденькая травка и кустарник, старавшиеся возместить погубленное огнем и безжалостной рукой человека. Лет десять назад, и Зинаида хорошо помнила, на этом месте стоял довольно еще густой старый лес, в который демьяновцы любили ходить за ягодами и грибами; теперь же березняк и ельник, жидко растущий по большому участку, открыл солнцу и свету теневые, заповедные, мшистые кочки, вокруг которых, бывало, густо росли лесные ягоды — костяника, черника, голубика, ныне полностью вывевшиеся. Но, несмотря на то, что старый лес был погублен, здесь все же приятно пройтись между пней и синих можжевеловых кустов, посидеть в скудной тени, подышать чистым травяным настоем, чтобы набраться силенок для жизни в городской толкучке. Зинаида знала: в левом углу бывшего леса должна находиться речка, названия которой она уже не помнила, — в памяти осталась голубая, журчащая по цветным камешкам, в узких травяных бережках вода. Она любила ею ополаскивать лицо и руки. Не ошиблась: речка еще жила на свете и все так же, несмотря на всякие перемены, какие происходили с жизнью и с людьми, спокойно и неторопливо, с тихим перезвоном текла в своем извечно пробитом русле. Также открылась ее взору цветная галька на дне, той же чистотой и свежестью пахнуло от голубовато-прозрачной воды. Зинаида стала на колени, ополаскивая потное, разгоряченное лицо, и, опустив в воду ладони, испытывая давно утраченное блаженство, посидела, ни о чем не думая, минут пять. Ей очень хотелось сделаться маленькой, ни о чем серьезном не думающей, — хоть бы воротиться на часок в детство!.. Однако другая Зинаида, не верящая никаким ее чувствам, подзуживающе стала насмехаться над ней. Слезы снова заволокли ее глаза. Именно на этом месте, когда они кончали десятый класс, Петька сказал ей беспощадные, пронзительные слова. Он внимательно посмотрел в ее белое красивое, с прямым носиком и с крупными глазами лицо, потом перевел взгляд за речку и с легкой печалью произнес: