– Широко живете, Леонид Иванович, – не без зависти произнес я, соорудив на своей физиономии восторженную улыбку.
– Ай!.. – Он в сердцах махнул рукой и горестно вздохнул. – Мы с Варварой посоветовались и решили: ты, и только ты сумеешь найти общий язык с мамулей. Для меня это очень важно. Считай, что моя жизнь в твоих руках. – Он поднялся из-за стола, подошел к входной двери, прислушался, а затем быстро вернулся назад: – Знаешь, что она мне сказала на даче? Я не по своей воле сбежала, меня телевизор надоумил, кажется, плут Кашпировский приходил. Шепнул про смутное время и добавил: на одном месте сидеть никак нельзя. Теперь понятно, почему я смирилась с твоей командировочной свистопляской?
– А как ты матери объяснишь мое вторжение?
– Извини, уже объяснил. Приятный мужчина средних лет, которого знаю давно и всецело ему доверяю, будет надежно оберегать тебя от хандры и прочих миноров. Гарантирую, вы подружитесь, и, возможно, со временем он станет твоим секретарем. Ты же хотела навести порядок в своих бумагах и засесть за мемуары, так Демьян в этих вопросах непревзойденный дока. Он без отрыва от основной работы пяток историко-биографических сценариев для телевидения накатал.
– Значит, еще и мемуары? – невольно вырвалось у меня, сопровождаемое гомерическим хохотом.
– Успокойся, ну что ты, честное слово!.. – танцевал вокруг меня расстроенный Ленька. – Про них сказанул для проформы, надо же было обозначить какую-то перспективу, пусть чуток помечтает. Хотя, если говорить серьезно, мамуле есть о чем рассказать. Она же приятельствовала с Галатеей. Помнишь ее?
Я кивнул, и постарался взять себя в руки, но, видимо, проглотив крупную, неугомонную, щекочущую смешинку, продолжал вздрагивать и гримасничать. А Ленька, делая вид, что не обращает внимания на мои конвульсии, напористо продолжал:
– Благодаря Галатее, весь ленинградский бомонд – мамулины знакомцы, среди них были и ухажеры.
– То есть ничего рисовать не придется? – отсмеявшись, строго спросил я.
– Клянусь! О писанине даже и не думай.
– А как она на меня отреагировала?
– К великому удивлению, почти не фордыбачила. – Ленька шумно и протяжно выдохнул, внимательно посмотрел мне в глаза и вдруг нагловато усмехнулся: – Почему не спрашиваешь про бабки?
– Жду, когда работодатель сам скажет. Ты же должен меня заинтересовать.
– Довольствие поделим. Часть наличкой и часть напитками. У меня все так получают, никто не жалуется. Варвара доложила про твои долги. Уверяю, через год будешь дышать свободно, – хихикнул он, – если новых не наберешь.
– Через полгода надо, а половину к первому сентября, – твердо сказал я, и даже вздрогнул от своей дерзости. – На твой алкоголь не претендую.
Леонид изучающе посмотрел на меня, точно хотел удостовериться, я ли это. Впрочем, и я, глядя на Леньку, думал примерно в том же направлении: неужели этот заматеревший, напористый мужичонка тот самый юродивый, который через каждое слово вставлял «простите-извините» и при этом краснел как провинциальная барышня, впервые переступившая порог борделя.
– Да, Леня, уж если влезать в такую историю, то должен понимать, за что. Это мое последнее слово.
И тут его внезапно переклинило. Ноздри задрожали, щеки покрылись нездоровым румянцем, а губы скривились, сложившись в обкусанный, вытянутый овал:
– А не жирно будет, господин культработник?!. Две тысячи баксов за шесть месяцев!.. Я своему заместителю столько не плачу!.. – злобно шипел он, брызгая слюной. – А на ней, между прочим, вся документация по Фонду. Кто из ваших деятелей столько получает? Ты когда последний раз курс доллара смотрел?
– Извини, Леня, я все сказал…
И этим, наверно, и закончились бы наши переговоры, но вдруг откуда-то издалека, со стороны входной двери раздался пронзительный вопль, затем послышались стоны и неразборчивая речь, по ощущению, насыщенная отборной матерщиной. Так, по крайней мере, мне показалось.
Побледневший и съежившийся Ленька схватил со стола телефон и, прижав его к груди, отскочил к стене. Суетливо тыкая в него пальцем, он безуспешно пытался набрать номер. Наконец получилось:
– Ты где, сучара, болтаешься?!. – заорал он в трубку истошным голосом. – Уволю мерзавца, раздавлю!.. Живо ко мне!..
В двери заскрежетал ключ. Один поворот, второй… четвертый. Перепуганный до смерти Ленька, прижавшись спиной к стене, напряженно смотрел на дверь, которая вдруг медленно стала открываться.
Первое, что я увидел – это была маленькая, кокетливая, розовая шляпка-пилотка, усыпанная крошечными блестками и прикрепленная невидимками к темно-каштановым волосам. Сначала она вынырнула примерно на высоте колена взрослого человека и только потом стала приподниматься. Следом обнаружил себя жакет, тоже розовый, местами основательно запачканный чем-то грязно-серым, напоминавшим залежавшийся и отсыревший цемент. Наконец появилось зареванное лицо. Подумалось – женщине что-то около сорока, то есть почти ровесница.