Мы познакомились в самом начале 80-ых на городском смотре художественной самодеятельности. Она была зампредседателя оргкомитета, а я членом жюри конкурса агитбригад; снабжал ее материалами для статьи в «Советской культуре». Рассчитанная на целую полосу, статья почему-то превратилась в небольшую заметку. Галатея иронично посмеивалась: ретроградам будет стыдно, а, может быть, и больно.
Несомненно одаренная, хорошо образованная, с соблазнительной фигурой и приятным лицом, она держалась со скромным достоинством, ну, точно королева с незапятнанной репутацией и надежной гвардией, обеспечивающих ей безмятежное настоящее и прекрасное будущее.
В ее обществе я чувствовал себя неловко, попросту говоря, робел. Хотя однажды был удостоен неожиданной чести поговорить по душам:
– Каким ветром тебя занесло в институт культуры? – спросила Галатея.
– Думаю, случайным, – на секунду замялся я, но вдруг, точно шлея под хвост попала – раскрепостился почти до панибратства: – Мадам!.. Шквалистый ветер подхватил меня на Невском и понес вслед за прехорошенькой девушкой, которая, свернув на Садовую, устремилась к Неве. Через десять интригующих минут, оказавшись на Дворцовой набережной, мы почти одновременно вошли в двери института, поднялись на четвертый этаж и вместе с другими абитуриентами, просочились в аудиторию, где намечалась консультация для поступающих на режиссуру.
– И ты сразу поступил?
– Да, мадам, взяли за штаны, широкие плечи и густые брови – с прицелом на роли революционных матросов и героев Шолохова и Шукшина, – трепался я, удивляясь своей наглости: – А вообще-то ваш покорный слуга собирался в Фармацевтический. Будучи в армии, начитался детективов. Один из персонажей – хладнокровный, ироничный судмедэксперт – заставил меня взять в руки справочник: «Ленинградские вузы».
Галатея усмехнулась, и опять же по-королевски вздохнула:
– Значит, еще одна вариация на тему: шерше ля фам? Как ее имя?
– Варвара.
Она, сложив губы уточкой, покачала головой:
– Два «эр» в одном имени – это, пожалуй, многовато…
Боже мой, что с нами делает время! – думал я, приближаясь к неузнаваемой Галатее. К декабрю 1992 года от ее королевского имиджа остался лишь французский полушубок из черной овчины. Припорошенный снежной, серебристой крупой, он выглядел по-прежнему потрясающе. Все остальное поблекло, поистерлось и скукожилось, не без злорадства отметил я, и приступил к нехитрому ритуалу: почтительное приветствие, дежурные комплименты, типичные риторические вопросы.
В ответ, поморщившись, она произнесла скрипучим, прокуренным голосом:
– Теперь живу в коммунальной квартире, ко мне прописали препротивную особу.
– Как? – Я сделал нарочито большие глаза и вытянулся как струна.
Криво улыбнувшись, она продолжила:
– Тетку зовут Депрессия, хозяйничает безраздельно, просыпаться не хочется, а тем более с кем-то говорить. Извини, Демьян, такова суровая правда. – Она швырнула окурок мимо урны, и вдруг вместо того, чтобы подниматься по гранитной лестнице, ведущей к дверям Дома кино, резко повернулась и быстрым, решительным шагом направилась в сторону Цирка.
По улице Толмачева, которая недавно обрела свое исконное название – Караванная, ей навстречу, естественно, шли люди, некоторые – в Дом кино, кто-то с ней поздоровался. Но она, низко склонив голову, упрямо мчалась во весь опор, делая вид, что никого не замечает.
И, надо же, вдруг меня обуяла совершенно неожиданная, острая жалость. Кажется, в тот момент я даже готов был прослезиться. Невольно подумалось: какой, однако, перестроечный пассаж! Низвергнутым с пьедестала и освистанным, кому на голову опрокинули ушаты помоев, сейчас живется куда как труднее, чем нам, рядовым обывателям-созерцателям. У нас, по крайней мере, появилась новая забава – в массовом порядке чесать языками, не задумываясь о последствиях. По всякому поводу, а иногда и без повода – лыко в строку…
– Верной дорогой идете, дорогие товарищи, петербуржцы! – запнувшись на «петербуржцах», мрачно бубнила моя институтская однокурсница Варвара Авдотьина, по непонятным причинам надолго застрявшая в должности всего лишь директора заводского клуба. Ее расторопность, нахрапистость, пофигическая беспринципность в сочетании с чертовски привлекательной внешностью должны были обеспечить стремительный карьерный рост. Но, увы, почему-то не срослось. Думаю, помешали импульсивность и непредсказуемость – порой такое завернет, что хоть стой, хоть падай! Либо кто-то из ее отвергнутых мужчин – а их было немало – подставил подножку. А может быть, все вместе – и первое, и второе, а также десятое, о котором никто не догадывался.