Я кивнул, в этот момент думая совсем не про Тамару Олеговну, а про свою подопечную: она же как трактор, едва не уронила меня, откуда в таком щуплом теле столько силы?
А тем временем Раиса Тимофеевна продолжала, все больше распаляясь:
– Чудесная женщина, приветливая, из настоящей ленинградской семьи! Воспитала прекрасного сына, парнишка окончил школу с медалью, у него в институте самая повышенная стипендия!.. Убедите Леонида, чтобы не валял дурака и немедленно женился. Если Томочку кто-нибудь уведет, я этого не переживу!
– Хорошо, Раиса Тимофеевна, постараюсь, – сказал я, и мы направились к машине.
Выехали на проспект Мориса Тореза, и тут началось комедийное представление, напоминавшее интермедии популярнейших в советские времена Мироновой и Менакера.
Раиса Тимофеевна с жестоким упоением терроризировала Виталика, заставляя ехать то быстро, то медленно, чтобы не трясло или не укачивало.
– Зачем нам Светлановская площадь?!. – нервно вопрошала она. – Ты забыл, что по Энгельса я не езжу?!.. Теперь уже поздно поворачивать, поеду с закрытыми глазами. – Она повернулась ко мне и совершенно спокойно пояснила: – Этот район вызывает нехорошие ассоциации – на Пархоменко у меня слямзили кошелек.
Виталик стойко и безропотно переносил ее выпады, сухо отвечая: так точно!.. есть!.. отрегулируем!.. И, таким образом, давал мне очень полезные уроки общения со вздорной, непредсказуемой хозяйкой. Однажды он мне шепнул:
– Главная армейская заповедь – старший по званию всегда прав.
– Но мы же не в армии, – парировал я.
– Так точно, не в армии, – ухмыльнулся он, – но это ничего не меняет. Хотим или не хотим, а увидев генерала, обливаемся потом и вытягиваемся в струнку, как будто – одно неверное движение, и отправят на гауптвахту.
Так же сдержанно и расчетливо вела себя и Антонина, мать Виталика. Она была и за повара, и за уборщицу, и за медсестру, и еще, бог знает, за кого, но Раиса Тимофеевна, точно не замечая этого, постоянно была недовольна. Или прикидывалась недовольной. По крайней мере, обращаясь к Антонине или говоря о ней, нередко, использовала нелепые прозвища и оскорбительные эпитеты.
В эти моменты, невольно, вспоминался Марик. В студенческие годы он играл мальчика-слугу в спектакле «Осенняя скука» по пьесе Некрасова. Страдающий от безделья помещик, чтобы чем-то занять себя и позабавиться, называл мальчика то Храпаковым, то Козыревичем, то Растеряшиным и т.п.
Раиса Тимофеевна помещику не уступала. Антонина была: Поварихой-басмачихой, Бабой в красном (якобы намек на сходство с женщиной, изображенной на картине А. Архипова) и даже Конопатой. Происхождение последнего было абсолютно необъяснимо, поскольку на рыхлом, усталом, неподвижном лице Антонины не было ни одной веснушки.
– Вы не представляете, что это конопатая, престарелая Мальвина о себе возомнила! – гневно шипела Раиса Тимофеевна, прогуливаясь в Московском парке Победы (в тот день мы до Гатчины не доехали, она передумала). – Работала училкой в занюханном кишлаке, а называет себя преподавателем русской словесности. Намеревается, как только муж сумеет продать дом и приедет в Петербург, устроиться на работу в гимназию с гуманитарным уклоном. Можно подумать, там ее ждут не дождутся…
От ее агрессивного хамства становилось не по себе. Так и подмывало спросить: вы всегда были такой стервой? Хватило ума, удержался. Понимал – ни к чему хорошему это не приведет. Но спросил у Леньки. Это случилось во время очередного допроса:
– Твоя мамуля всегда была такая неуживчивая?
– Как тебе сказать, – шумно выдохнул он. – На работе считалась ангелом, всеобщей любимицей. А дома – качели: один день добрая фея, а завтра – фурия. Дед Тимофей называл ее Салтычихой.
– Но должна же быть какая-то причина. Может, стоит показать ее специалисту?
– Показывал. Профессор из первого меда с ней возился.
– И что?
– Да все то же самое, в любой брошюре можно прочитать: нервно-психическое расстройство как следствие психологической травмы, полученной в детстве или юности. После инсульта процесс активизировался. За что триста баксов отдал, не понимаю.
– И что же это была за травма?
Ленька дурашливо хмыкнул и вдруг полез в брючный карман:
– Твои честно заработанные деньги. – Он протянул мне три пятидесятидолларовые купюры, развернутые веером. – Порадуешь Илону, скажешь – Леня Горкин горячий привет передавал.