– Дурак… Нельзя… Назад! - девочка перевела взгляд на меня, взглянула мне прямо в глаза, и у меня в голове вдруг всё закружилось. И я вдруг понял - она права. Никаких больниц! Домой!
– Эдик, останови - в ту же секунду сказал и Михалыч.
Эдик плавно затормозил и зачем-то заглушил мотор. Теперь все мы растерянно смотрели на нашу невольную пассажирку. Но она уже вновь закрыла глаза, и лишь веки с длиннющими, густыми золотистыми ресницами чуть трепетали.
– Поворачивай… Дорогу я покажу… - еле слышно прошептала она.
Мы переглянулись. Эдик неуверенно потянулся к ключу зажигания.
– Поворачивай, Эдуард. Мы действительно дураки. Нельзя ей в больницу - сказал Михалыч.
– Да вы что! А если она помрёт?! - Эдик ещё пытался возражать.
– Она сказала - назад. Ей виднее.
– Это же ребёнок!
– Эдик, очнись! Какой ребёнок! Это инопланетянка, и там у них космический корабль! - неожиданно встрял Илья.
Ай да маэстро! Сказанул так сказанул!
– Или портал перехода в Царство Божие! - ляпнул вдруг я. И откуда что берётся?
Мои слова добили несчастного Эдика. Судорожно всхлипнув, он завёл мотор, молча развернул УАЗ и снова погнал его по пустынной дороге.
Я вновь посмотрел на нашу пострадавшую. Из-под палатки торчали босые, чуть запылённые маленькие ступни. Детские ступни. Только вот пальцы… Длинные, заметно длиннее нормальных человеческих, и большой палец чуть отставлен. Наверное, подумал вдруг я, такими пальцами очень удобно хвататься за ветки.
Чушь! Разве ангелы сидят на ветках? Это же не вороны! А что мы вообще знаем о них?
Почему-то пальчики эти добили меня. Смешно - крылья нет, а пальчики - да.
Пару минут мы ехали в полном молчании. Машина вновь нырнула в лес, начались ухабы. Эдик сбавил ход.
– Сейчас направо…- не открывая глаз, вновь отчётливо произнесла девочка.
Действительно, лесную дорогу пересекал совсем уже незаметный, полузаросший путь. Эдик послушно повернул направо, в открывшийся просвет. Эта дорога была очень узкой, двоим уж точно не разъехаться, зато здесь не было колдобин - путь был едва накатан. Под колёсами трещал валежник, по днищу скребли молодые деревца. Ещё год-другой, и здесь не проехать даже на грузовике.
– Налево…- вновь скомандовала наша невероятная пассажирка, по-прежнему не открывая глаз. Как она видит?
Эдик вновь послушно свернул, но через десяток метров вдруг сбавил ход и остановился. Дорогу впереди перегораживало здоровенное поваленное дерево, толщиной в два обхвата, если не больше.
Девочка вновь открыла глаза, закусила нижнюю губку и страдальчески выгнула брови, её личико заблестело от пота. "Наверное, ей очень больно" - сочувственно успел подумать я, и тут же мысль вылетела у меня из головы. Громадное дерево шевельнулось, заскрежетало и вдруг стремительно-плавно взлетело, встав на своё место.
– Шлагбаум… - потрясённо выдохнул Илья.
– Скорее…- с мукой выдохнула девочка.
Эдик торопливо, с хрустом врубил передачу, и машина нырнула в просвет. Сзади заскрежетало, тяжело ухнуло - шлагбаум закрыт, путь назад отрезан.
Деревья между тем сомкнулись над головой, и мы ехали как в тоннеле. Впереди в свете фар на дороге заблестела вода. Огромная лужа перекрывала нам путь. Пожалуй, тут не пройдёт и трёхосный "Урал".
– Не останавливайся… - вновь проговорила наша пассажирка.
Ей явно стало хуже. Лицо стало иссиня-белым, почти прозрачным, губы побелели, почти не выделяясь на фоне лица. И только огромные, теперь почти фиолетовые глаза ещё жили на этом вконец измученном лице.
УАЗ проскочил лужу, как по асфальту, под тонким слоем воды (или не воды?) оказалась твёрдая гладкая поверхность. Дальше дорога была чистая, покрытая ровной плотной травой, как английский газон. Эдик дал газ, но разогнаться толком не успел.
Машина вдруг остановилась. Я впился глазами в световой конус, очерченный фарами в чаще леса, невольно ожидая увидеть что-то невероятное - скажем, космический корабль.
В свете фар виднелись могучие дубовые ворота, почерневшие от времени, с коваными позеленевшими петлями (бронзовые, что ли?). Справа и слева в чащу леса уходил частокол, виденный мной ранее лишь в кино про древнюю Русь - брёвна метров семь высотой, с круто заострёнными вершинами.
Девочка вновь выгнула брови, напрягаясь - было видно, что она удерживается от беспамятства на последнем пределе сил.
Ворота дрогнули, медленно и бесшумно распахнулись, и Эдик, уже не дожидаясь команды - начал понемногу привыкать - въехал внутрь.
Нашему взору открылся довольно обширный двор, поросший травой и окружённый раскидистыми купами каких-то деревьев справа и спереди. Под сенью деревьев прятались какие-то приземистые строения. Слева же возвышался настоящий терем, сложенный из неохватных брёвен, на серо-гранитном фундаменте, с замшелыми плахами тёсаной (или тесовой?) крыши, резными наличниками высоких стрельчатых окон, забранных странными решётчатыми переплётами. В терем вело высокое и широкое крыльцо, прикрытое сверху изящным резным козырьком-навесом.
С этим заброшенно-древнерусским пейзажем в разительном контрасте находилась дверь, ведущая в терем. В древние, потемневшие от времени брёвна был врезан круглый люк, диаметром немногим больше метра, из сверкающего зелёного металла, покрытого каким-то затейливым узором. Выше и ниже люка угадывались вставки из более светлого дерева, закрывающие некогда существовавший дверной проём.
Впрочем, времени для осмотра местных достопримечательностей у нас не было.
– Вы слышите меня? Что нам делать? - наклонившись к лицу девочки, спросил Михалыч, почему-то обращаясь на "вы".
Девочка опять выгнула бровки - я уже понял, что так отражаются на её лице какие-то волевые усилия, при помощи которых она совершает некие действия. Телепатия, телекинез или что там ещё?
Люк дрогнул и бесшумно исчез, как и не было. Неяркий голубовато-белый свет изливался из отверстия, размытые блики загуляли по двору.
– Туда… - прошептала девочка. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - она умирает. И там, в голубоватом отверстии люка, её спасение.
Мы с Ильёй буквально выскочили из машины, вытащили пострадавшую - Михалыч помогал из машины - и рысью взбежали на крыльцо. Илья с ходу, согнувшись, нырнул в люк, я последовал его примеру, пребольно ударившись макушкой и споткнувшись о высокий порог (или что там у люка - комингс, что ли?)
Внутри квадратной просторной - восемь на восемь, не меньше - комнаты был разлит неяркий жемчужно-белый свет, струившийся с матово-белого потолка. Стены сохранили свою бревенчатую первозданность, вот только в стены эти были врезаны точно такие же люки, что и на входе, только открытые. В каждой стене было по два люка, ещё четыре находились на потолке и четыре на полу, попарно в углах - один над другим. Но разглядывать было некогда.
– Туда… - ещё раз прошептала девочка. И мы вдруг сразу поняли - куда. Нырнув в люк, мы оказались в комнате чуть поменьше, всю середину которой занимали три странных предмета, больше всего напоминающих саркофаги египетских фараонов. Или гигантские мыльницы, разъятые на две половинки. Половинки эти неподвижно парили в воздухе без всякой видимой опоры, метрах в полутора одна над другой. "Саркофаги" имели в длину метра три с половиной, в ширину метра полтора и были блестящими, переливчато-зеленоватыми. Где-то на краю сознания у меня мелькнула неуместная сейчас мысль - как сюда затащили эти бандуры, при таком узком люке?
– Что дальше? - спросил Илья, но ответа не было. Голова девочки безвольно свесилась на бок, глаза были закрыты.
Мы в смятении переглянулись. Терять нельзя было ни секунды.
– Давай! - вдруг решился я. Илья понял без слов. Мы на вытянутых руках осторожно положили девочку в углубление крайнего "саркофага", как в ванну, и хотели уже распеленать её (она же была запеленута в нашу палатку), но вдруг "саркофаг" издал резкий, длинный свист, и нас отбросило, как ударом тока. Тело девочки плавно поднялось в воздух, повисло секунд на пять и медленно развернулось на 180 градусов - так поворачивается стрелка самодельного компаса, изготовленного из намагниченной иглы, воткнутой в пробку и пущенной в миску с водой. Наверное, мы положили её головой не туда, догадался я.