Его коллеги бесцеремонно разбрелись по комнате, как по музею, в котором все можно трогать, нюхать и даже лизать. Вели себя, как в камере у заключенного пожизненно. Ноги мои предательски задрожали, и я сел на стул.
– Ты кто будешь? – подозрительно спросил майор.
Некрасивый коренастый мужик, он не вызывал симпатии. Глаза у него были злые и недовольные. Не успел я рта открыть, как он заговорил опять:
– Скрываешься, что ли, от кого, а?
– Нет, не скрываюсь, – неубедительно пролепетал я.
– А чего живешь здесь? Здесь в эту пору никто не живет. Документики-то имеются?
– Имеются.
С дрожью в руках я нашаривал в вещах паспорт, чувствуя, как по мне, словно насекомые, ползают любопытные взгляды. Хранители порядка с убивающей простотой брали со стола мои книги, тетради, листали, читая пометки на полях и записи.
– Так ты писатель, что ли? – спросил кто-то.
– Ну, вроде того, пишу, – неестественно усмехнулся я.
– Пушкин ты, значит, – объявил классическую глупость тот же голос, вызывая общий одобрительный смех.
Тут я нашел документы.
– Ладно, ещё разберемся с тобой, – изучив паспорт, пообещал майор.
Его дурной глаз опять оценил меня, и он двинулся прочь. Компания вышла за ним, остался только молоденький лейтенант, самый юный из явившихся приведений. Он задрал голову к потолку, подбирая нужные слова, и глубокомысленно спросил:
– А вот, вы прозу или стихи пишите?
– Нет, – не сразу ответил я. – Не стихи.
– Ага, рассказы, – догадался лейтенант.
Не опуская головы, он вращал лишь глазами, на доли секунды останавливая их на мне. Его праздное любопытство было нудным. Он остался, чтобы казаться оригинальнее, чем есть.
– Рассказы, да? – не принимал он моего молчания.
– Типа того, – буркнул я.
– Ага, – кивнул лейтенант. – О чем, если не секрет?
– Так, – неопределенно пожал я плечами, – обо всем.
После этих слов я почувствовал себя совершенным болваном и отвернулся. Прямо под окном, у соседней веранды, те самые милиционеры затевали шашлычок. Под навесом пансионский сторож, пропавший две недели назад, нарезал им хлеб, вожделенно поглядывая на разлитую по стаканам водку, что-то говорил себе под нос и вздыхал.
– Ну-ну, до свидания, – лейтенант вышел.
Я видел, как он прошел мимо окон к своим. Они что-то спросили. Ответ вызвал дружный смех. На душе у меня стало противно и склизко, будто кто-то туда помочился. Я достал из тумбочки вина и выпил. Принятое лекарство направило мысли в более жизнерадостное русло, и я уже находил уморительной нашу встречу, понимая насколько комично смотрелся с перепуганной рожей среди банды расслабленных офицеров. Я выпил еще и забыл про них. Через неделю я уехал из пансионата.
Несколько часов по дороге домой мне не терпелось увидеть друзей, услышать их и напиться с ними. В моих отношениях с друзьями было что-то мистическое, начертанное на известке последних пирамид. В хрусталиках их глаз угадывались забытые миры. Теплые радостные, близкие и потерянные, они всплывали, словно лотосы из глубин небесного озера. А исчезая, оставляли след из серебряных облаков, которые долго не хотели рассыпаться и издавали приятные мелодичные звуки. Я так давно и горячо любил друзей, что порой забывал, кого и как зовут.
«Что толку с имен? – размышлял я укачиваемый движением к дому. – Имена – это всего лишь уловка, соединяющая нас с надоевшим механизмом, с туманной генеалогией, о которой знаешь только, что ты сын своего отца, который был сыном своего отца и так далее. Но за этим ничего не стоит, это не те двери, через которые можно куда-то попасть. Обертка, за которой нет начинки, универсальное надувательство. Да, оно необходимо, успокаивает, без него мы, как дети ночью в темной комнате без одеяла, под которым можно спрятаться с головой от пугающих открытий…»
Тут машину тряхануло на кочке, и мысли мои рассыпались, как кубики с буквами, превращаясь в абракадабру.
«Тьфу, ерунда какая, – зевнул. – А неплохо, если бы моим другом был Миссон или Караччиоли».
Вскоре я уснул и увидел…
Неторопливый разговор двух посетителей портового кабачка Марселя. Молодой офицер французского флота и беглый доминиканский монах говорили, склонившись друг к другу, стараясь не повышать голоса. Впрочем, никто не обращал на них внимания. Одеты они были скромно и заказывали исправно бутылку за бутылкой молодого флорентийского вина.
– Мне не терпится поскорей начать, – разгоряченный вином шептал молодой офицер, по виду типичный южанин, смуглый, с крупным носом и красивыми решительными чертами лица. – Разве теперь можно ждать? Надо действовать.