- Спокойно! - сказал человек в кепке. - Мы из Якутска.
Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:
- Собирайтесь!
Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:
- Куда?
- Вас это не касается, - ответил тот, в кепке.
Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.
- Где ваши бумаги? - спросил старший, что был в кепке.
- Какие бумаги?
- Ну, записи, книги, тетради.
- Все в лабораториях, - услужливо сказал Судейкин.
- А вы помолчите, - оборвал его старший.
- Есть! - вытянулся Судейкин.
- Попрошу в лабораторию!
Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.
- Это ваши записки? - указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.
- Да, - сказал Василий.
- Забери! - коротко кивнул лейтенанту старший.
Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.
- Вы, может быть, ответите мне, что это значит? - опять спросила Муся.
- Ваш муж обвиняется в антисоветской деятельности, - холодно ответил человек в кепке.
- В чем она заключается? - спросил Василий.
Тот даже не обернулся к нему.
- Он еще удивляется! - сказал Судейкин. - То кулаков покрывал... То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал...
- А вы помолчите! - оборвал его старший, и - Василию: - Пошли!
Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.
- Не волнуйся, - произнес Василий. - Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.
- Прощай, Вася! - она поцеловала его и сказала спокойно: - Вещи необходимые пришлю.
- Прощай, Муся!
- Я буду ждать тебя.
Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.
Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.
Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.
- Где Василий? - сухо спросила Муся.
- Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.
- Это какое-то недоразумение, - машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.
- Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.
- Ну что ж, зато теперь вы довольны, - сказала Муся.
- Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. - Он повернулся уходить и через плечо бросил: - Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, - и ушел.
Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно - по всему видно, что она и в руки ничего не брала.
- Мама, а где папа? - спрашивает Володя.
- Папа заболел. Его увезли в Якутск.
- В больницу? - удивляется Наташа, приподняв голову.
- Да, в больницу.
Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:
- Мама, что-нибудь серьезное?
- Пока еще трудно сказать, - отвечает, помедлив, Муся. - А вам придется в Москву ехать, к бабушке.
- Ой, в Москву! - закричала Наташа, вставая с кровати. - Да здравствует Москва! Ура-а!
- Значит, бабушка ждет нас? - спрашивает Володя.
- Конечно. Она письмо прислала.
- Мама, а наша бабушка старенькая? - Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. Она, поди, чепец носит, как в книжках?
- Она всегда по моде одевалась, - ответила мать, грустно улыбаясь.
- В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, - сказал Володя.
- Ой, мы наберем брусники для бабушки! - обрадовалась Наташа.
- Вот и молодцы, - сказала мать.
- А как же папа? - спросил Володя.
- Я тут погляжу за ним. Поправится он - тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.
Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.
- Марфа, это вот образцы "урожайной". А здесь "магницкий овес".
- Я боюсь перепутать... У меня голова дырявая, - говорит Марфа.
- Я все записала... И в каталогах все есть...
- Вы уж погодили бы до приезда новенькой, - говорит Марфа.
- Это от меня теперь не зависит.
Открывается дверь, входит старшая сестра Марии Ивановны, Ирина. Это строгая располневшая женщина в сером дорожном костюме и в шляпе. Светлый плащ висит на согнутой руке.
- Муся, что случилось? - спросила от порога.
- Ирина, милая! - Мария Ивановна кинулась к ней на шею и разрыдалась, не стыдясь своих слез.
Муся с Ириной собирают детские вещи, упаковывают чемоданы. Детей нет. Ирина, заперев последний чемодан, присела на стул и сказала решительно:
- Ты как хочешь меня ругай, но я тебе прямо скажу - во многом ты сама виновата.
- В чем же? - спрашивает Муся.
- Да хотя бы в этой истории с кулацкой заимкой!
- Какая же она кулацкая?
- Ну не будем придираться к словам. Ладно, я еще понимаю тебя, когда ты проводила там опыление пшеницы. Ну, дело требовало... Но забирать с собой на станцию Авдотью?.. Это уж слишком!
- А бросить людей, которые помогли тебе... На произвол судьбы! Это не слишком?
- Но пойми же наконец, под какой удар ты ставила Василия! Станцию! Все свои опыты! У тебя же не частная лавочка, а государственное заведение! С этим считаться надо.
- С этим я считаюсь, - сухо сказала Муся.
- Нет! Желание быть доброй у тебя сильнее чувства служебного долга. Но мы ученые. Во имя науки мы не имеем права рисковать собой и своим делом ради отвлеченных филантропических идей. Неужели тебя папина судьба ничему не научила?
- Папу ты оставь в покое... И науку тоже. А насчет отвлеченных филантропических идей я тебе вот что скажу. Грош цена той науке, которая слепа и глуха к человеческим страданиям. Если мы работаем не для собственного благополучия, а для блага людей, то как же мы смеем проходить мимо той же Авдотьи, не протянув ей руку помощи?
- Ну, Авдотья еще не весь народ...
- Понятно... Проще служить отвлеченному народу, чем возиться с этими Авдотьями...
- Мы говорим на разных языках.
- Пожалуй...
Вознесенская пристань. Пароход готов отчаливать - раздался гудок. Муся чинно прощается с Ириной.
- Поезжай в Тимирязевку: Вольнова попроси. Может, он поможет. Все-таки у него вес, - говорит Ирина.
- Да, да, - машинально произносит Муся, потом целует детей.
- До свидания, мои милые... До свидания!
- Мама, а у тебя слезка на щеке, - говорит Наташа.
- Да что ты? Это водой с реки брызнула капелька...
- Мам, приезжайте и вы... Забирай папу с собой. Там он скорее поправится, - говорит Володя.
- Приедем, приедем! Целуйте бабушку.
Опять гудок. Пассажиры ушли на пароход. Поднят трап, и Муся долго машет отходящему пароходу.