- Ну и что? Мало ли бывает в жизни нелепостей!
- Какие нелепости? С нас план посевной спрашивают. План! А вы нелепости! - Он опять обиженно отвернулся.
- Подойдет время - и вы посеете, выполните свой план.
Он аж привстал и чуть ли не руками всплеснул:
- Да вы что, с неба свалились? Соцсоревнование идет: кто раньше отсеется - получит Красное знамя. На доску Почета заносятся! В области...
- Кто раньше начнет зерно кидать в землю - это игра в глупость.
- А вы слыхали, что район принял соцобязательство - закончить весеннюю посевную раньше, чем в прошлом году? - Титов все более накалялся, и землистого цвета лицо его покрылось багровыми пятнами.
- Не понимаю, зачем вам нужно отсеяться непременно раньше? Вы отсейтесь в сроки, которые природа устанавливает.
- Не природа нам, а мы ей диктуем условия. Взять от природы все, что можно, - вот наша задача.
- Но поймите же, сроки сева - это не прихоть, а научная закономерность. Здесь ранний сев вреден. Земля холодная, сорняки еще спят. Надо дождаться, пока они пойдут в рост... Спровоцировать их надо, а потом заломать и посеять...
- Не знаю, как насчет провокации сорняков, но от речей ваших отдает провокацией сева.
- Да куда вы гоните? Микрофлора здесь пробуждается только в июне.
- Какая микрофлора? Саботаж - вот что это такое.
- Извините, в таком тоне я не привыкла разговаривать.
- А вы не извиняйтесь! Вы нарушаете сроки сева, утвержденные областью.
- За свою станцию отвечаю я. И за свой сев.
- Вы не на огороде сеете. У вас десятки гектаров нашей районной земли. По вас равняются колхозы и совхозы. Глядя на вас и они артачатся. Вы подаете дурной пример. Это вы учитываете?
- Очень хорошо! Могу только порадоваться за районы, где есть разумные хозяева.
- Вот как! В таком случае, я вас предупредил: если до пятнадцатого мая не отсеетесь, вызовем на бюро райкома.
- Собирайте бюро в июне... Потому что во время посевной я просто никуда не поеду.
- Поглядим!
Председатель, не прощаясь, вышел.
Районный сибирский городок. Зеленый сквер перед двухэтажным зданием райкома. Лето. На огромной расцвеченной доске Почета крупные фотокарточки передовиков весенней посевной и крупно, белым по красному, названия колхозов: "Рассвет", "Путь Ильича", "Заветы Ленина", "Красный пахарь". Рядом с доской Почета пониже и поменьше черная доска. На ее поле надпись: "Тургинская опытная станция закончила сев только 3 июня. Позор отстающим!" И еще ниже белым по черному: "Директор станции - М.И.Твердохлебова".
Мария Ивановна стоит возле доски, читает. Подходит Макарьев.
- Ай-я-яй! Чем это вы любуетесь, товарищ Твердохлебова? Чем гордитесь?
Мария Ивановна обернулась:
- Миша! И ты здесь?
Они поздоровались.
- А как же! Представитель области. Явился на пленум к вам - разбирать итоги посевной. Наградить передовиков, наказать отстающих. - Он озорно подмигнул.
- Раньше говорили: цыплят по осени считают, - усмехнулась Мария Ивановна.
- То раньше! А теперь у нас боевая задача на каждый период; вот кончилась посевная - намечай новые рубежи, нацеливай на уборочную. А если вас не нацелишь, вы, пожалуй, и убирать хлеба не станете.
- Значит, вразумлять будете? Но кого же?
- А это военная тайна. Что у тебя за конфликт приключился? - спросил Макарьев. - Мне уж звонили, жаловались на твою заносчивость!
- Приезжал председатель РИКа. Это командир в фуражке. И набросился на меня: "Сей незамедлительно!" Чуть ли не кулаком стучал. Ну, я его и выставила за порог.
- Нехорошо! Он же показатель гонит.
- Я не понимаю, чего они всполошились с этим севом? - спросила Мария Ивановна. - Да, идет война! Иные хозяйства ослабли. Так пусть сеют пораньше. Но есть еще крепкие колхозы. Зачем их подгонять? Зачем стричь всех под одну гребенку?
- Председатель РИКа не виноват, Маша... Это наш Лясота кинул сверху лозунг насчет раннего сева. Вот все и стараются.
- И откуда они только берутся?
- Кто? Филипп, что ли?
- Да я про этих начальников вроде председателя РИКа...
- Эх, Маша, был бы святой, а угодники найдутся.
- Да, пожалуй, ты прав. Ну что ж, пошли на пленум!
- Нет, Маша... Я приехал проститься с тобой.
- Как?
- Еду на фронт.
Макарьев и Твердохлебова идут по скверику. В пустынном уголке возле скамейки они остановились, Макарьев, как-то полуотвернувшись, глядя на свои ботинки, проговорил:
- Я хочу тебе что-то сказать, Маша. Может, присядем?
Она молча села. Макарьев продолжал стоять, глядя все так же косо и вниз.
- Я сегодня же уеду... Завтра буду в военкомате, а там - на фронт. И я больше не могу молчать... Я тебя люблю, Маша...
- Не надо об этом, Миша, не надо...
Он опустился на скамью и положил голову ей на грудь. Она как бы машинально гладила его волосы и смотрела прямо перед собой невидящими глазами.
С таким же отсутствующим взглядом она провожала его на перроне и смотрела куда-то вдаль, поверх его головы.
- Маша! - кричал он с подножки вагона. - Я буду писать тебе - ты мне отвечай, слышишь?
- Да, да... Хорошо! - Она кивала, прощально махала рукой. А взгляд оставался все таким же - невидящим.
Осень. На окнах первый налет морозного рисунка. Входит со двора Володя, вносит несколько кружков мороженого молока, потирает руки, говорит радостно:
- Ну, мама, дорожка промерзла, уф! Как по асфальту покатим.
Мария Ивановна укладывает в рюкзаки продукты на недельный срок Володе и Наташе. Двумя стопками разложено мороженое молоко - шесть кружков Наташе, шесть Володе. Потом картофельные лепешки. Тоже на две стопки.
- Наташа, картофельные лепешки уже посолены - только разогреть надо. А молоко оттаивай на медленном огне. Не то пригорать будет, - наставляет Мария Ивановна.
- Господи, уже уяснила, - как взрослая, отвечает Наташа.
В окно кто-то постучал. Володя выглянул в форточку и крикнул:
- Мам, ребята уже собрались! Только нас ждут.
- Ну, ступайте, ступайте!.. - Она затягивает рюкзаки.
Дети одеваются.
- Володя, уши завяжи! - приказывает Мария Ивановна. - Смотри не обморозь!
- Да ты что? Каких-то десять километров всего... Мы единым духом доедем.
- Наташа, накинь еще вот эту шаль, - подает она дочери клетчатую толстую шаль с кистями.
- Да я что, бабушка? Мне и в платке не холодно.
- А я говорю - повяжи!
- Ой, прямо кулема, - ворчит Наташа, но шаль повязывает.
Кто-то опять стучит в окно.
Володя хватает рюкзак и в дверь.
- Если будет занос, в субботу не приезжайте, я сама съезжу к вам, наказывает Мария Ивановна.
- Ну да, испугались мы твоего заноса, - говорит Наташа.
Ушли дети, и квартира опустела. Мария Ивановна подходит к столу, машинально оправляет скатерть, берет треугольничком сложенное воинское письмо. Развернула, пробежала глазами, улыбнулась. Потом выдвинула ящик стола, достала чистый лист бумаги, ручку, села писать письмо: "Остались мы тут одни бабы. Работаем да вас вспоминаем. Конец лета был дождливый, бурный. Не только хлеба - овсы полегли. И только одна "таежная-19" устояла, та, что выделил Маркович. Помнишь, белесые колоски и красноватые зерна? Урожай дала средний, а устойчивость у нее просто поразительная. Так вот в чем ее секрет... Буду тянуть ее, тянуть за уши. Улучшать..."
Скрипнула дверь, на пороге показалась встревоженная машинистка:
- Мария Ивановна, в лабораторном цехе беда...
- Что такое? - оторвалась от письма Мария Ивановна.
- Степанида упала со скамьи.
- Как упала?
- Так... Перебирала семена и вдруг повалилась, повалилась... На полу лежит. Кажись, не дышит.
- Позвоните доктору, чтобы немедленно явился! - Мария Ивановна бросилась из кабинета.
Лабораторный цех. Возле длинного стола, на котором насыпан ворох семян, суетились бабы. Входит Мария Ивановна.