- Еду, - сказал Смоляков.
- У меня к тебе просьба. - Твердохлебов взял со стола конверт и протянул его Смолякову. - Передай от меня генерал-губернатору Князеву.
- Что это?
- Просьба... Ну, ходатайство. Считай как угодно.
- Поди, опять насчет политических?
- Опять.
- Ну, горбатого только могила исправит.
- Мне Фатьянов написал из Германии. В Иркутском централе сидит его брат с товарищами. Приговорены к смертной казни. Увидишь Князева - и от моего имени, и сам попроси смягчить приговор. Я его знаю по Тобольску. Он человек порядочный, добрый...
- Эх, Иван Николаевич, Иван Николаевич! Мы деловые люди, страну обстраиваем. А эта шантрапа мокрогубая растащить ее хочет.
- Дорогой мой! У отечества не должно быть сынков и пасынков. Право на полное участие в жизни, право на свободу мысли, дела, творчества, наконец, должны иметь все! И равноправно! И если такого равноправия не дают наши законы, то следует их пересмотреть. И не кому-либо другому, а нам с вами лично... В том, что страдают эти молодые люди в Иркутском централе, есть и доля нашей вины. И прискорбно слышать, что вам на это, в сущности, наплевать. Очень сожалею...
- Ну, хорошо... Я передам твою просьбу. - Смоляков кладет письмо в карман.
- Премного благодарен. - Твердохлебов слегка наклоняет голову, потом сопровождает до двери гостя. Обернувшись, увидел Мусю: - Ты что здесь делаешь?
- А я слушала.
- Гм...
Муся подошла к нему и порывисто поцеловала в щеку.
- Ты такой молодец, папочка!.. И я клянусь тебе, что все буду делать как ты...
- Вон как! - усмехнулся Иван Николаевич и с притворной строгостью: Тогда марш на деляну!
По пыльному сибирскому большаку катит пароконная бричка, груженная узлами и саквояжами. Федот сидит в передке, лениво помахивая кнутом, тянет песню: "Ой да ты кал-и-и-инушка! Разма-али-инушка!" Тетя Феня и Муся сидят на задке на сене. Лошади бегут дружно, весело, потряхивая головами. Над степью кружит одинокий коршун.
- Дядя Федот, за сколько же дней мы доедем до Тюмени?
- Ден за десять, за пятнадцать, бог даст, доберемся, - отвечает Федот.
- За десять или за пятнадцать? - переспрашивает Муся.
- А не все ли равно? Ты моли бога, чтобы колесо не отлетело.
- Да мне же через две недели в школу идти.
- Школа не медведь, в лес не уйдет.
- Но и опаздывать нам негоже, - сказала тетя Феня.
- Нагоним, Фекла Ивановна. Лошади, они дорогу знают.
- А сколько нам еще осталось верст? - спрашивает опять Муся.
- Кто его знает! Наши версты мерил черт да Тарас, но у них цепь оборвалась... Но-о, залетные! Шевелись, что лича!
Он дернул вожжами, и кони прибавили ходу.
- Я так себе кумекаю, - рассуждает Федот, - ежели ты в дороге, то выбирай день по силам. Об конце не думай. Потому как думы об конце зарасть вызывают.
- Это какая такая зарасть? - спрашивает Муся.
- Чаво?
- Ну, азарт, - отвечает за Федота тетя Феня.
- Вроде, - соглашается Федот. - А зарасть в любом деле помеха, потому как ты думаешь не о том, как бы лучше сделать да силы сохранить, а о том, как скорее.
- Так ведь дорога для того и дана, чтобы ее скорее проехать, - сказала тетя Феня.
- Для тебя да. Но каково лошадям? А мне? Бричке? А?!
- Верно, дядя Федот! - Муся даже в ладоши хлопнула.
- Пожалуй, да, - усмехнулась тетя Феня.
- Ай да дядя Федот! - сказала Муся. - Мудрец!
- Ты не в ладоши хлопай, а на ус мотай, - снисходительно заметил Федот. - Кончишь свои важные учения, начнешь работу гнать - помни не только о деле, но и о тех, кто тянет твою работу... Н-но, милые! Н-но, помаленьку!.. Ой да ты не сто-о-ой, не сто-ой на гаа-аре кру-утой...
Навстречу им по дороге идет странная колонна: арестанты не арестанты и не солдаты, одеты пестро - кто в пиджаках, кто в поддевках, а кто и просто в полотняных и холщовых рубашках. Впереди идут подводы, груженные заплечными мешками. Идут нестройно, не то колонна, не то толпа - не поймешь. Поравнявшись с ними, Федот спрашивает головного:
- Куда путь держите?
Головной, насупленный военный в погонах, молча прошел мимо.
- На работу? Али, может, по пожару собрались? - спрашивает Федот.
Ему ответили из колонны нехотя:
- Мобилизация.
- Какая ишшо мобилизация? - спросил Федот.
- Тетеря! Ай не слыхали, что война началась?
- Германец поднялся.
- Вот те раз... Приехали... - сказал Федот.
Муся в сером платье с кружевным воротником и такой же вязки кружевными обшлагами читает письмо:
"Дорогая казачка!
Пишет Вам тот самый дикий тунгус, который вилкой рыбу из реки доставал. Вы, наверное, уже приступили к своему пятилетнему курсу обучения. Не сомневаюсь, что Вы его одолеете в пять прыжков. А вот моя академия скрылась в синем тумане. Я ухожу на войну - мобилизован. И вообще все помощники Ивана Николаевича, которые брюки носят, за исключением Федота, идут на войну бить германца. И даже сестрица Ваша, чего мы не ожидали, добровольно пошла на курсы сестер милосердия..."
- Тетя Феня! - кричит Муся. - Со скольких лет принимают на курсы сестер милосердия?
Тетя Феня появляется в дверях Мусиной комнаты в строгом костюме.
- Должно быть, с восемнадцати. А в чем дело?
- Ирина в добровольцы записалась...
- Правильно сделала.
- Литовцев в классе сказал, что воевать будут за интересы капиталистов.
- Оно конечно... Хотя отечество состоит не из одних капиталистов.
- Как подойдет срок, я тоже запишусь в сестры милосердия.
- Прекрасно! А сейчас иди на собрание.
В актовом зале коммерческого училища собрались все учащиеся, педагоги на сцене за столом. Из-за стола встает строгая тетя Феня и произносит:
- Господа! Отечество наше переживает трудное испытание войной... От того, как будут вести себя ее сыны и дочери, зависит победа над коварным врагом. Это касается всех, в том числе и учащихся. Больше собранности, больше старания и ответственности. Помните, мы начали учебный год в военное время...
Веселыми стайками сбегают ученики с лестницы парадного крыльца. Здесь, неподалеку от училища, пристроился со своим огромным деревянным аппаратом и натянутым холстом с намалеванным озером и горами фотограф. Он зазывает пробегающих учеников:
- Аспада юноши и девицы! Античный горный пейзаж! Один момент, и вы перенесетесь навечно в голубые горы Кавказа. Подходите сниматься!
Мимо фотографа пробегают два парня и две девушки. Один из парней приостанавливается:
- А что, ребята? Сняться в такой момент. Война - и начало года!
- Фантастика!.. - кричит второй парень.
- Вы будете иметь удовольствие на всю жизнь, - говорит фотограф и, не давая им опамятоваться, тащит всех четырех к холсту.
- Вы потом себе просто не простите, если не сниметесь, - суетится вокруг аппарата фотограф, накидывая на голову черную тряпку. - Я вам сделаю вещь, вы сами удивитесь...
Ученики стоят возле холста... И только теперь мы замечаем среди них Мусю. Она все в том же сером платьице с кружевным воротником. Один из парней, почуяв на себе объектив, с улыбкой придвинулся к Мусе. Она тотчас же нахмурилась, надула губы и отодвинулась к подруге.
Так она и вышла на фотокарточке - с надутыми губами, наклоненная к подруге.
Фотокарточка стоит на ее письменном столе в знакомой нам комнате. Горит настольная лампа. Муся читает учебник, а рядом фотокарточка Ирины - она в белом чепце с красным крестиком на лбу. За окном мечутся снежинки, и белая мгла постепенно заволакивает весь мир. И видим мы бесконечные снежные просторы и холмы, холмы - не то борозды, покрытые снегом, не то могилы...
А за столом у окна все так же сидит Муся, читает учебник. Но теперь на ней накинута шубейка. Переворачивается страница - и вот к знакомым нам фотокарточкам добавилась еще одна - Василий в папахе, с медалью на груди.