– На рынке ты пальму не найдёшь, – разочаровал лаборант. – Работа лучшего в Лесу мастера. Бич – это егеря так зовут – говорил, что его кузня стоит на железнодорожном мосту, и туда не всякого пускают, а только своих, знакомцев. Ты лучше нож хороший купи, твоё-то барахло годится только банки открывать.
И пренебрежительно ткнул пальцем в штык-нож. Ноготь у лаборанта был тёмно-жёлтый, табачный.
– Закуришь?
Егор принюхался к дыму.
– Травка?
– Зачем? – удивился Фомич. – Обычный табак. Челноки таскают с Филей, тамошние фермеры выращивают. Дурь нужна – поспрошай на рынке, там её полно, всякой. Но если надумаешь брать табак – спрашивай только филёвский, он самый забористый. Ну и травка у них тоже ничего, вштыривает.
– Что, так прямо, в открытую, и торгуют?
– А чего скрывать-то? Нет, поначалу, конечно, запрещали, но когда выяснилось, что здешние наркотические средства не вызывают привыкания – бросили. Только я тебе не советую. Шапиро крепко этого не одобряет, узнает – уволит без второго слова.
– Но если местная наркота не даёт привыкания, её же за МКАД с руками оторвут! Все жители Леса озолотятся!
Фомич плюнул в ладонь, затушил самокрутку и хозяйственно припрятал окурок в кисет.
– А на кой ляд им это? Деньги здесь никому особо не нужны, золота и камешков в квартирах и ювелирках столько, что за сто лет не выскрести. Всё, что нужно, людям даёт Лес, а чего не хватает – можно поискать в брошенных домах. Или на рынке выменять. К тому же, большинство замкадных товаров в Лесу бесполезны.
– И всё же – не понимаю! – продолжал упорствовать Егор. – Это же золотая жила! Наверняка должен быть способ…
– Штука в том, что привыкание-то есть, но не к наркоте, а к самому Лесу. Это называется «Лесной Синдром» или «Зов Леса». В какой-то момент замкадника, подсевшего на лесную дурь, начинает мучить депрессия и сильнейшие головные боли. Кстати, то же самое относится не только к наркоте, но и к лекарствам и всяким там биоактивным добавкам, произведённым из лесных компонентов. Медицина тут бессильна, единственный выход – не удаляться от Леса. А лучше вообще перебраться сюда.
– Но ведь Аллергия…
– А я о чём? Нормально жить снаружи такие люди не могут – спятят, или покончат с собой. Как-то существовать можно только в узкой, пару километров шириной, полосе вдоль МКАД. А вот если у человека Зелёная Проказа – тогда всё, прямая дорога в спецсанаторий.
– Зелёная Проказа? Это ещё что такое?
Фомич скривился – то ли брезгливо, то ли от горечи, будто раскусил зёрнышко чёрного перца.
– Слушай, давай сменим тему, а? Неохота об этой пакости.
«Не много ли накопилось загадок? Зов Леса, сильваны, спецсанаторий, проказа какая-то зелёная… Рано или поздно придётся с этим разбираться, если, конечно, хочешь сделать то, ради чего явился в Московский Лес…»
V
На левом берегу Москвы-реки, возле Новоспасского моста почти не осталось целых домов. От двух- и трёхэтажек постройки начала прошлого века и плоской индустриальной коробки Лес оставил груды строительного мусора, укрытые толстыми подушками мха и дремучим кустарником. Уцелела, разве что Г-образная сталинская восьмиэтажка, одним фасадом выходящая на въездную эстакаду моста а другим – на набережную. Там и дожидался Сергея вызванный из Нагатинского затона лодочник.
Пирога была хороша. С ротанговым каркасом, обтянутым древесной корой, она радовала глаз жёлтым, солнечным оттенком и индейскими узорами на высоких гребнях носа и кормы. Сергей закинул внутрь рюкзак и осторожно забрался сам. Лёгкое судёнышко качнулось, и он едва не полетел в воду.
– Полегче, Бич! – засмеялся лодочник. – Я не собирался принимать ванну, вода сегодня холодная!
Посылая белку к адресату, егерь не зря назвал того «индейцем». Николай Воропаев, известный обитателям Москвы-реки как «Коля-Эчемин» попал в Лес не через Речвокзал или ВДНХ. Он пересёк МКАД в районе Лосиноостровского парка и бесстрашно углубился туда, куда далеко не всякий коренной обитатель Леса отважился бы явиться незваным. Коле повезло: после долгих, изнурительных скитаний он добрался до селения Пау-Вау, на юге Сокольников – куда, собственно и стремился, затевая рискованное путешествие.
Матёрый экстремал-каякер, прошедший самые сложные сплавные маршруты планеты, Коля всерьёз увлекался индеанистикой. Вместе с другими поклонниками образа жизни североамериканских аборигенов, он ежегодно раскидывал шатёр-типпи на «Российской радуге». И, как многие в этой среде, грезил Московским Лесом, где давно обосновалась интернациональная община «индейцев».