– Я сделаю что смогу. Но не уверен, что он на это пойдет.
– Еще как пойдет. Скажите ему открытым текстом, чего я хочу. А именно: стать после его переизбрания министром финансов. Ради этого я готов дать на его кампанию столько денег, что вы сможете купить все время на телевидении до последней жалкой секунды от нынешнего дня до самых выборов. Если вы не сможете это ему впарить, вам надо менять работу.
– Я сделаю что смогу. До свидания, Фрэнк. И еще, Фрэнк.
– Да?
– Вы говно!.. Ваша правда. Так гораздо лучше.
Бакки положил трубку со странным чувством освобождения. Редкая возможность в мире политики высказаться со всей откровенностью.
Касс тем временем торговалась с добровольцами.
Ей удалось найти несколько десятков бэби-бумеров в возрасте за шестьдесят, которые были согласны умереть по доброй воле – правда, не раньше, чем в семьдесят пять. Кроме того, за этот самоотверженный акт экономического патриотизма они требовали не только налоговых льгот, намного превосходящих параметры первоначального плана Касс, но и бесплатных похорон, мавзолеев, полной оплаты высшего образования для своих детей и ретроактивных платежей за медицину начиная со столь раннего возраста, как двадцать один год. Касс подсчитала, что общий экономический эффект от их «восхождения» для американской казны составит минус шестьдесят пять миллиардов долларов (она не афишировала этот факт, когда они выступали перед комиссией).
– Где ты выкопала этих людей? В Пхеньяне? – брюзгливо бросил Ранди, вылавливая палочками из контейнера поджаристые кусочки мяса. Он вообще в эти дни был сердит на Касс и Терри из-за их северокорейского проекта. ФБР, как ни странно, не проявляло к ним дальнейшего интереса. И в прессу пока что ничего не просочилось. Аллен Снайдер явно был достоин куда большего, чем семьсот долларов в час. Ранди хмыкнул: – Я думаю, в Северной Корее отыщется множество желающих совершить «восхождение». Причем в любом возрасте.
– К твоему сведению, – сказала Касс, – это не было легко. Попробуй найди в твоем поколении человека, готового сделать что-нибудь альтруистическое для страны.
– Альтруистическое? – переспросил Терри, чуть не подавившись китайским кисло-острым супом. – Животики надорвешь. Наверняка половина этих добровольцев сейчас сидит в интернет-аукционе и смотрит, сколько можно выторговать за те или иные части тела.
– Я о вашем поколении говорю, – сказала Касс Терри и Ранди. – Не о своем.
Терри поднял глаза от курицы «Чан Кайши».
– Думаешь, твое поколение повело бы себя лучше? Я тебя умоляю. Каждое поколение считает себя самым обиженным в истории. Ты на стенку лезешь из-за бюджетного дефицита. А мое поколение пережило реальные кризисы.
– Начинается, – проворчала Касс. – Сейчас последует рассказ о том, где ты был, когда застрелили Кеннеди. С леденящими душу подробностями. Если я в очередной раз услышу такое от бэби-бумера, меня, ей-богу, вырвет.
– Я был в восьмом классе, – начал Ранди. – Мы как раз вышли из спортивного зала и…
– Обвинению нечего добавить, – сказала Касс.
– Это действительно был удар, – заметил Ранди. – Разве твое поколение перенесло что-нибудь подобное? Если не считать, конечно, кражи интимных фотографий Пэрис Хилтон.
– Почему твое поколение так зациклено на самом себе? – спросила Касс. – Ты не думаешь, что таким же ударом для всех была, например, смерть Франклина Рузвельта после четырех лет страшной мировой войны?
– Кто такой Франклин Рузвельт? – поинтересовался Терри, подмигнув Ранди.
– Прошу прощения, – сказала Касс, не взяв наживку. – Я запамятовала, что бумеров не интересует то, что было до сорок шестого года.
– Твоя правда, – согласился Терри. – Мы были по горло заняты бедствиями, которые шли одно за другим. Джон Кеннеди, Роберт Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Вьетнам…
– Вьетнам? Напомни мне, не в эту ли войну восемьдесят процентов твоего поколения уклонилось от призыва?
– Это была не очень хорошая война.
– А вы, значит, ждали войны получше?
– Я до сих пор жду, – заметил Ранди.
– Потом был Уотергейт… – начал Терри.
– Верно. И вас, бедных бэби-бумеров, это событие лишило всяких иллюзий. Какой удар! Вы, видимо, росли в полной уверенности, что такого не бывает и быть не может.
– Инфляция, бензиновый кризис… К твоему сведению, мисс Благородное Негодование, я большую часть семидесятых, чтобы ездить на машине, воровал бензин из соседских газонокосилок.
– Медаль Чести от конгресса Терри Таккеру!
– Мне очень неприятно прерывать столь блестящую иеремиаду, – сказал Ранди, – но мне сегодня звонил Митч Глинт из АББА. Он хочет сделать заявление на очередном заседании комиссии.
– Что ему нужно? – спросила Касс.
– Просто сделать маленькое, ну, заявление.
– Дай попробую угадать. Бумерский манифест? По-моему, они уже получили все мыслимое. Чего им еще? Тостеры оплатить? Настенные часы? Кухонные ножи? Может быть, увеличители члена?
Ранди поджал губы.
– Он упомянул о… Он вроде бы хочет…
– Говори, не бойся, – подбодрила его Касс. – Я уже потеряла способность удивляться. И ужасаться.
– В общем, что-то вроде… Арлингтонского кладбища для совершивших «восхождение».
Касс уставилась на него.
– Им нужно собственное кладбище? И где должна быть выделена эта земля чести и славы? Постой, не говори, я знаю: прямо здесь, в Вашингтоне, на Молле. А что? Убрать мемориал Линкольна и устроить кладбище. Чем, собственно, Линкольн так отличился?
– Я не думаю, что им особенно важно, где это будет. Послушай. Если так мы заручимся поддержкой самого мощного бумерского лобби, почему нет? Политика – это торг. Чтобы получать, надо давать.
– Не лучше ли сразу обеспечить каждому бумеру криогенную заморозку за счет моего поколения и оживить их одним махом, когда будут побеждены все болезни и глобальное потепление, а на Ближнем Востоке установится мир? Ведь сколько они, бедные бумеры, перестрадали!
– Гм, – сказал Ранди. – Это мысль.
– Можешь сделать это центральной темой своей вице-президентской кампании.
– Куда ты? – спросил Ранди.
– Хочу найти какой-нибудь «БМВ», он же «бумер», и располосовать шины, – объяснила Касс.
Последнее заседание «комиссии по „восхождению“ и снижению налогового бремени» было объявлено открытым.
Гидеон Пейн явился с перебинтованной головой и в темных очках. Вылитый Человек-Невидимка. Его ужасала мысль, что русские проститутки, которым он, как он думал, подарил свои драгоценные часы, смогут увидеть его по телевизору и узнать. Его вид, разумеется, всех ошеломил. Он объяснил, что перенес лазерную операцию на глазах и в период выздоровления упал с лестницы.
– Заверяю вас, – сказал он репортерам, – что внутри у меня все работает отлично.
Они облизывались, предвкушая финальную схватку между ним и его противницей. Но их ждало разочарование: войдя в зал и увидев Пейна в таком состоянии, Касс двинулась к нему. Произошел разговор, которого репортеры слышать не могли.
– Ваше преподобие, – сказала она, – что случилось? Вы нездоровы?
Гидеон, застигнутый врасплох ее мягким, сочувственным тоном, промямлил:
– Э… да. Несчастный случай.
– Очень жаль. Но вы идете на поправку?
– Да, да. Мне гораздо лучше.
– Я не очень-то ласково с вами обходилась.
Гидеон не знал, как на это реагировать. У него занялось дыхание. Он чувствовал запах ее духов.
– Но ведь и вы, – продолжила Касс, – были ко мне не слишком доброжелательны.
Гидеон прокашлялся. Она была сногсшибательно красива… Он выдавил из себя только:
– Да, это… наверно, так. У нас получился плохой старт.
– Хотите верьте, хотите нет, – сказала она, – но мы с ним не занимались сексом на минном поле.
– А я не убивал свою мать.
– Я верю вам.
Касс протянула ему руку. Защелкали фотоаппараты. Гидеон, поколебавшись, пожал ей руку. Ее ладонь была мягкая. Ему хотелось держать ее вечно.