17
Целых три часа бродил Митя по городу, заглядывая куда попало. Он побывал у стен древнего Ярославского кремля и у речки Которосли, где городские мальчишки катались на коньках, и сунул свой нос даже в планетарий. Но Старого года нигде не было.
На город уже опустились сумерки, в сером зимнем вечере зажглись огни праздничных витрин, над парадными замерцали лампочки, закрытые сетками, словно намордниками. Засветились на перекрестке электрические часы; стрелки на них то и дело подскакивали еще дальше, еще ближе к концу года. Вокруг продолжалась праздничная суматоха.
Митя остановился перед милиционером-регулировщиком, сидевшим в стеклянной будке, и уже открыл рот, чтобы спросить его, где Старый год, как вдруг увидел фигуры двух снежных баб — Продажной и Бумажной.
— Они, — прошептал Митя и, крадучись, пошел за ними.
Бабы спешили к Знаменским воротам, над которыми в вечернем небе вырисовывались зубцы древней башни.
Возле самой башни на тротуаре валялись кучи снега, сброшенного с крыши. Его сгребал лопатой дворник и швырял в машину-снеготопку, в которой горел огонь, а с другой стороны вытекала грязная вода, исчезая в решетке люка.
— Что это? — спросила со страхом одна снежная баба другую.
— Тсс… Только не показывай, что боишься.
И они юркнули под каменные своды ворот, оклеенных пестрыми новогодними афишами о елках и кукольных представлениях. Митя увидел, как бабы исчезли в низенькой незаметной двери, и нырнул за ними.
Они шагали по крутым каменным ступеням темной винтовой лестницы, окутанной ядовитой сыростью. Дыхание баб от пустоты лестницы сделалось громовым.
Задрав голову, Митя почти не дыша крался за ними. Вдруг раздались проклятия и грохот: это Продажная душа налетела в темноте на дамский велосипед; он упал на баб, и они с визгом покатились вниз, чуть не свалившись на Митю, который едва успел спрятаться за выступ.
Ощупав сначала себя, потом велосипед, бабы встали.
— Мой велосипед! — взвизгнула Продажная душа. — Значит, Черная тут! — И, поставив велосипед на заднее колесо, прислонив его к стенке, бабы ринулись наверх. Митя — за ними. Обе враз — своими двумя головами — бабы подняли люк и, увидев старичка, начали кричать:
— Она нас надула!.. Украла сердце!..
Они влезли в башню. Продажная душа орала:
— Видала воровок! Сама воровка! Но таких!..
Бумажная душа визжала:
— Я ей покажу! Я про нее напишу волшебными чернилами..
Митя слышал это сквозь щель люка. Но люк захлопнулся, и хотя вопли и крики продолжались, мальчик уже не разбирал слов. Он остался один на темной лестнице. Мите стало страшно. Ему захотелось домой к маме! Но Митя был храбрый мальчик. К тому же рядом с люком, чуть в стороне, он заметил совсем маленькую чугунную дверь, закрытую снаружи заржавленной задвижкой. А когда настоящие мальчики видят заржавленные задвижки, они непременно их открывают, чтобы узнать, что там.
Обеими руками Митя уцепился за задвижку и, налегая всем телом, открыл. Потом толкнул дверцу. Оказалось: еще выше вела совсем крутая, похожая на штопор, чугунная винтовая лестница. И откуда-то сверху слышалось мерное и хриплое дыхание какого-то чудовища. Митя собрался бежать, но вспомнил о Лёле и о ее сердце и полез наверх.
Он увидел перед собой огромные зубчатые колеса; некоторые двигались, а некоторые как будто стояли. Стало ясно: это хрипело не чудовище, а старинные башенные часы! Сквозь их громовое тиканье Митя опять услышал вопли снежных баб.
Мальчик осторожно пошел по колесам, стараясь не попадать на зубцы. Потом лег на самое толстое и самое неподвижное колесо и, обхватив его обеими руками, просунул голову вниз. Он увидел сверху картину, которую маятник то открывал, то закрывал.
Продажная душа и Бумажная душа кричали что-то невообразимое, захлебываясь в угрозах и жалобах. Наконец Старый год ударил рукой по столу, и все стихло.
— Черная душа, — спросил он, — чего они хотят?
Черная душа коварно улыбнулась:
— Они…
Но Бумажная и Продажная души испуганно заорали:
— Не мы, она сказала: «Да здравствует Новый год».
Старичок не расслышал:
— Да здравствует кто?!
Продажная и Бумажная души отступили, пытаясь спрятаться друг за друга, пока не ударились об стенку.
— Видите, с кем имеете дело, — сказала Черная душа.
— Вижу, — саркастически сказал Старый год. — Противно на вас всех смотреть…
Он снял с сосуда фарфоровую крышку. И Митя ахнул, увидев сердце Лёли в какой-то жидкости.
Бумажная и Продажная души вытянули головы и тоже заглянули в сосуд, где лежали часики.
Полюбовавшись, старичок опять прикрыл сосуд фарфоровой крышкой и стал рассказывать бабам:
— Эти часики тысячу лет назад, сделал Антонио Сегеди. Он делал их всю жизнь! Днем Антонио Сегеди был инквизитором и пытал поэтов, алхимиков и часовых дел мастеров. А по ночам, запершись в башне, Антонио выращивал белые лилии и делал вечные часы на семи философских камнях — вот эти самые! А чтобы не попасть за свои часы на костер инквизиции, он написал на них: «Артель „Игрушка“, 1-й сорт».
Продажная душа мечтательно вздохнула:
— Эх, если бы такие часы продать…
Старый год мрачно взглянул на нее.
— Да-а… Если бы твоя воля, ты бы распродала все на свете! Даже звезды в небе. Даже муравьев по штуке.
— Будьте спокойны, — самодовольно сказала Продажная душа. — Муравьев я бы дешево не отдала. У них спирт.
— Замолчи! — сказал Старый год.
Он уселся и удовлетворенно вздохнул.
— Да-а, сегодня, 31 декабря, эти часы исчезнут из мира и время остановится. Обсудим, какой будет мир, в котором время стоит. Ваши предложения?
Митя увидел, как Бумажная душа подняла руку:
— Можно мне?
Она встала и, мерно стуча карандашом по столу, начала:
— Предлагаю: а) уничтожить все календари на новый год, б) отпечатать 31 декабря 365 раз, чтобы, когда отрывают листок календаря, всегда было 31-е, в) образовать комиссию по ликвидации слов: «час, сейчас, тотчас, подчас», а также выражений: «который час», «не ровен час», «стоять на часах», «не по дням, а по часам», «час от часу не легче», «калиф на час», «в добрый час», «без году неделя» и тому подобных…
Старый год удовлетворенно кивнул.
— Начинается золотой век! — льстиво сказала Бумажная.
— Какой век! — крикнул Старый год. — Никакого века!
— Ах да, раз года не будет, то не будет и века, — сказала Бумажная душа. — Я позабыла.
— Странная забывчивость! — сказала Черная душа и многозначительно посмотрела на старичка.
Старый год продолжал:
— Ни века, ни года, ни месяца, ни дня, ни часа, ни минуты, ни секунды!..
Глядя сверху, Митя зевал. Ему было скучно, и, кроме того, он отсидел ногу. Митя переменил ногу и, потеряв терпение, спросил:
— А как же исправить двойку в четверти?
Внизу воцарилось молчание. Все поглядели друг на друга.
— Кто сказал «двойка в четверти»? — спросил Старый год.
Бабы оторопело молчали. Старичок сказал:
— На всякий случай разъясняю: двойка в четверти останется навсегда!
Черная душа захихикала, потирая руки:
— Значит, школьники останутся на второй год?
— Сколько раз вам повторять! — закричал старичок. — Никакого второго года не будет! Ни второго, ни третьего, ни сто двадцать третьего!
Со злостью он открыл фарфоровую крышку и, отвернув лицо, начал сливать в угол башни на старый мраморный пол адскую жидкость. И пол зашипел, бурый дым взлетел тучей, так что бабы шарахнулись и зачихали; но они не сказали друг другу «будьте здоровы» — вот какие они были злые! А мраморный пол в углу башни покоробился, пошел пузырями и стал похож не на мрамор, а на ржавое решето.
Когда дым рассеялся, Митя, свесив голову с потолка, увидел, как бабы нагнулись над часиками, чуть не столкнувшись ледяными лбами. Часы шли.
— Идут, будь они прокляты! — проворчал Старый год. — Но я знаю, что делать. Есть один часовой мастер…