- Липовые у нас пулеметчики, - старший лейтенант выругался. - Таких хилых пулеметчиков в базарный день на рубль две дюжины дают. Дешевле сушеных грибов.
А фрицы стояли, спокойно рассматривали позиции и, может быть, даже посмеивались над незадачливыми стрелками.
- Отставить огонь! - приказал Кречетов. - Портачи! Зря патроны переводите. Может быть, нам из орудия по ним пальнуть? - спросил он у Ракитина.
- Бронебойные у нас, - напомнил Ракитин. - Попасть, вряд ли попадем. Пугнуть можно.
- Давай! Они же смеются над нами!
- Не... надо... - прохрипел Бакурский.
Все обернулись к нему.
- Я их... достану... - Он наклонился к пулеметчику. - Дай...
Тот несмело посмотрел на Кречетова.
- Ты что за него держишься, как за девку! Просит человек пулемет - так отдай.
Солдат торопливо встал, а Бакурский лег у пулемета. Широко раскинул ноги и вжал в плечо приклад. Долго так лежал, ловил фрицев в прорезь прицела. Казалась, что мотоциклисты не дождутся, пока он начнет стрелять. Закончат свои дела, развернутся и уедут.
Старший лейтенант Кречетов уже пожалел, что не открыли огонь из орудия. А Бакурский, наконец, выпустил очередь. Короткую, всего в четыре-пять патронов. Потом еще одну. Кречетов увидел, как немец, с первого мотоцикла, выронил бинокль, перегнулся и лег на руль машины. Его напарник тут же выбрался из коляски. Наверно хотел сесть на место водителя. Ударила еще одна короткая очередь, он споткнулся, упал и уже не поднимался. Второй мотоцикл круто развернулся и скрылась за пригорком. Задержаться и помочь своим, сидевшие в нем, не решились.
Бакурский полежал еще немного, потом аккуратно поставил приклад на землю, поднялся и стал стряхивать с обмундирования пыль.
- Нормально, Бакурский! - подошел к нему Кречетов. - Пулеметчик! Владеешь пулеметом, как бог! - Он обнял Бакурского и дружески похлопал его по плечу. - Проси, чего хочешь!
- У нас... "дегтярь"... - сказал Бакурский. - Один диск...
- Ну и что?..
- Проблема... Еще один диск...
- Будет тебе диск, - решил проблему Кречетов. - Воробейчик! Отбери у этих портачей и выдай Бакурскому два диска. А пока возьми пяток бойцов из первого отделения, мотнись на машине туда, где фрицы остались. Заберешь документы и оружие. Выставишь на холме дозор. Два человека с автоматами. Пусть наблюдают. Если покажется противник - зеленая ракета. Пришлем за ними машину. Через два часа сменишь. И мотоцикл волоки. Хороший трофей, пригодится.
- Испортил я... - развел руками Бакурский. - Мотоцикл... испортил...
- Бери испорченный. У нас мастера, отремонтируют, будет лучше нового.
* * *
Отчаянно скрипя, машина доковыляла до своих, перебралась за линию обороны и со стоном остановилась метрах в пятидесяти от орудия Ракитина.
- Что-то с Соломиным не в порядке, - пробормотал Кречетов и поспешил к машине. Остальные двинулись за ним, не решаясь обогнать старшего лейтенанта.
"Студебеккеру" досталось основательно. Встречал Кречетов машины, которые были покалечены побольше чем эта. Но те притаскивали в расположение автобата буксиром на запчасти. Эта доковыляла сама. Вид у нее был еще тот. Доски заднего борта - в щепу, скаты задних колес - в лохмотья, кабина - как решето, а ветровое стекло рассыпалось в крошки. Только в пазах рамы кое-где остались неровные осколки и торчали там острыми ножами.
В кузове стоял Опарин. Он никого не окликнул, не махнул рукой. Застыл и не шевелился, будто не собирался вылезать из машины.
Потом открылась дверь водителя, и на подножку медленно вытянулся, в залитой кровью гимнастерке, Лихачев. Он стоял, привалившись плечом к открытой дверце, и держался за нее, обеими руками, высокий, тощий, с длинной, торчащей из воротника гимнастерки шеей. Рот у него был полуоткрыт, лицо потемнело и осунулось. Он смотрел на товарищей ошалелыми глазами, веря и не веря, что добрался до своих. Видно было, что этот истекающий кровью солдат хочет что-то сказать, но нет у него для этого сил. Хватило только, чтобы открыть дверь машины и встать на подножку. А больше уже не осталось. И сейчас он рухнет на землю.
Афонин обогнал Кречетова и подхватил товарища. Он хотел помочь Лихачеву сойти с подножки, но тот крепко держался за дверцу и не поддавался.
- Куда тебя? - спросил Афонин.
Лихачев пошевелил губами, но ничего не сказал. Или, может быть, сказал, но так тихо, что никто не услышал.
- Ранило куда? - прикрикнул на него старший лейтенант.
Лихачев, вроде бы, пришел в себя.
- Никуда меня, - торопливо заговорил он. - Никуда. Товарищ старший лейтенант, они нас в плен хотели взять, - пожаловался он. - Черта им Лысого! Мы им фигу показали!
Он отпустил, наконец, дверцу, сошел с подножки, и все увидели лежащего на сидении маленького Соломина.
- Соломина убили, - продолжал Лихачев торопливо, словно боялся, что ему не дадут договорить. - Они хотели нас догнать. Они думали, что могут нас в плен взять. Из пулеметов секли. Кабину насквозь. Стекло испортили... Соломина убили... Я таких водителей никогда не видел...
По щекам Лихачева катились слезы, но он этого не замечал.
- Пойдем, - попытался увести его Афонин. Но Лихачев не дался.
- В плен они хотели нас захватить... Мы им фигу показали... А они Соломина убили... - не мог Лихачев остановиться. - Как он машину вел! Если бы не Соломин, нам бы всем конец...
- Отставить разговорчики! - прикрикнул Кречетов. - Шагом марш стирать гимнастерку!
Подействовало. Глаза у Лихачева приобрели осмысленное выражение, и он замолчал.
- Без стирки не обойтись, - Афонин обхватил Лихачева за плечи и повел к реке. - Пойдем, у меня и мыло есть.
- Соломина на КП, - распорядился Кречетов.
Высокий шофер в кожаной куртке подошел к кабине. Взял на руки Соломина и бережно понес к командному пункту. Автобатовцы последовали за ним.
- Какого водителя убили! - Кречетов выругался. - Другого такого во всем корпусе нет.
Подошел Опарин с автоматом за правым плечом.
- Разрешите доложить о результатах разведки, товарищ старший лейтенант.
Кречетов посмотрел на солдата, покачал головой...
- Хорош! Вы что там, в рукопашную схватились? Иди к себе. Очухаешься, доложишь, - он еще раз оглядел Опарина. - До чего хорош. Фрицев по ночам пугать можно.
* * *
- Чем это тебе приварило? - спросил Ракитин.
Левый глаз у Опарина заплыл, осталась только узкая щелочка, в которой угадывался зрачок.
- Стукнулся случайно. Мчались от этих мотоциклистов, все колдобины сосчитали. Карусель в кузове пощла такая, что на ногах не устоишь. А там столько барахала... Выбросить надо все, к чертовой матери. - Не рассказывать же, что табуреткой ударило. Будут потом полгода шуточки подбрасывать.
- Стрелять как теперь будешь? - пожалел товарища Афонин.
- Нормально. Я все равно левый глаз прищуриваю. Теперь и прищуривать не надо. Такое вот кино. Даже удобней. Только, кажется, все кости переломало. Болит везде.
- Дай посмотрю, - предложил Афонин.
Опарин встал, снял гимнастерку и нательную рубашку. На белом, лишенном загара теле, алели красные пятна и ссадины - следы сильных ударов.
Афонин нажал пальцем на большое пятно, расплывшееся по ребрам. Опарин охнул.
- Больно?
- Больно.
- А здесь?
- И здесь больно.
- Здесь?
- Больно.