- Давайте нашу, серую, - велел он.
Кто-то из водителей отдал шинель. Укрыли своей родной, серой. Потом засыпали, зарыли. Вырос маленький холмик. Понимали, что потеряется эта могила в степи. Погибшего солдата надо на кладбище хоронить. Среди своих. Так где оно, это кладбище?
Друзья-водители дали салют из автоматов. И стреляные гильзы смешались с могильной землей.
Солдатам из мастерских Кречетов приказал сколотить что-то вроде памятника. И чтобы надпись на нем была такая: "Соломин Иван Кондратьевич. Погиб, выполняя свой долг перед Родиной".
Постоял недолго, посмотрел, как работают технари, и пошел к мосту. Только тогда надел фуражку.
- Как речушка называется? - спросил он у Хаустова, когда они перешли на правый берег.
- Не знаю. Не сказали мне.
- На карте не посмотрел?
- Не дали карту. Объяснили, куда ехать, и все. А карту не дали.
- И мне не дали. Ну и начальничков нам бог подбросил... Который год воем, а никак не поймут, что командир без карты всего на пару километров вперед и видит. Ладно, вернемся в корпус - спрошу. Надо матери написать, где ее сын похоронен.
- Вы сами о каждом убитом домой пишете?
- О каждом.
- Тяжело писать такое.
- Тяжело.
- Поручите кому-нибудь. Воробейчику вашему.
- Мои люди. Я не уберег, я и казниться должен.
* * *
Появление старшего лейтенанта Кречетова на позициях артиллеристов оказалось для Хаустова полной неожиданностью. В штабе, когда направляли сюда батарею, и речи не было о том, что пришлют кого-то, старшего по званию. Хаустов считал, что полностью отвечает за мост и плацдарм и за все, что будет происходить на этом участке. Ему поручено. Был уверен, что управиться: не зря его учили. Он, лейтенант Хаустов, сумеет оправдать доверие. А тут - старший лейтенант, и с ним две машины пехоты. Людей в два раза больше, чем у Хаустова. Когда ставили перед лейтенантом задачу, он о пехоте и не подумал. Только здесь, после того как осмотрелся, с Ракитиным поговорил, понял, что без пехоты им не удержаться. Прислали. Хорошо, что прислали. Есть прикрытие для орудий, и можно заниматься своими делами. Но Кречетов - старший по званию и общевойсковой командир. Получается, что это Кречетов теперь командует обороной плацдарма. Лейтенант со своей батареей переходит в подчинение и распоряжение Кречетова. Это было обидно.
Хаустову хотелось провести этот бой самому. Когда еще такой случай представится? Не ради славы, конечно. Но должен же он показать, чего стоит, чему его научили. И что батареей командовать он может. Немецких танков он не боялся. Всего два месяца тому назад, на учениях, Хаустов командовал огневым взводом, отражал танковую атаку. Все шесть макетов уничтожил еще на дальних рубежах и заслужил благодарность от генерала, командира училища. Особой разницы в стрельбе на полигоне и здесь он не видел. Просто надо уметь организовать плотный прицельный огонь. И взаимодействие орудий. Это он умел. Закончил училище на одни пятерки, значит умел и получше других. И готовился сейчас к предстоящему бою обстоятельно. Участок обороны осмотрел, с личным составом ознакомился, все проверил, все указания отдал. И тут, здрасьте, прислают старшего лейтенанта, который имеет право вмешиваться в дела Хаустова и отдавать ему приказы.
Если совсем откровенно, то с прибытием Кречетова, вместе с раздражением, почувствовал он, в чем сам себе не хотел признаться, и облегчение. Теперь вся ответственность с его плеч перекладывалась на плечи старшего лейтенанта. Не то чтобы Хаустов боялся ответственности. Но это был его первый бой, и хорошо, что рядом находится опытный, повоевавший уже офицер. А что касается самого главного, отражения танковой атаки, то командовать огнем будет все-таки он, командир батареи, а не пехотный старший лейтенант.
За орудие Ракитина Хаустов был спокоен. Зарылись, как следует, подготовились основательно, сделали все как положено. И расчет ему понравился. Сейчас лейтенант челноком мотался между двумя другими орудиями: проверял, подсказывал, приглядывался к бойцам и младшим командирам, прикидывал, какими они окажутся в бою, насколько можно на них надеяться.
Солдаты копали споро, привычно, основные земляные работы подходили к концу, и Хаустов отправился к КП, где расположился старший лейтенант.
- Садись, отдохни, - встретил его Кречетов. - Народ у тебя опытный, дело свое знает. Ты не суетись.
Хаустов присел и только сейчас почувствовал, как он устал. Набегался досыта. И ноги болели и спина ныла. А сверху давили затянувшие небо облака...
- Надоели мне эти тучи, - пожаловался он. - Третий день солнца не видно.
- Тебя что, давно не бомбили?
Кречетов сказал и вспомнил, что лейтенант только что из училища. Его, видно, вообще не бомбили ни разу. И даже немного удивился, что есть еще люди, ни разу не попадавшие под бомбежку.
- Ты из каких краев? - спросил он.
- Из Свердловска.
- Урал. К вам фрицы не долетают. У вас там, наверно, и светомаскировки нет. Ночью в городе светло.
- Светло, - подтвердил Хаустов.
- Интересно. У вас там, на Урале, как будто и войны нет.
- Да вы что, товарищ старший лейтенант, - заступился за Урал Хаустов. - Там люди сутками работают. Я на Уралмаше жил. Если бывали, рядом с гостиницей "Мадрид". Госпиталь там сейчас. Так из окна видел: каждую ночь колонна танков и самоходок на вокзал уходила. На фронт отправляли.
- Ты не обижайся. Я о том, что светомаскировки нет и ночью в городе светло. Непривычно. А в горах, наверное, красиво?
- Красиво, - подтвердил Хаустов.
- Не бывал я ни разу в горах, - с сожалением сообщил Кречетов. - В степи бродил, в лесах блукал, в болотах вязнул, даже в море плавал. В Черном. А в горах не пришлось побывать. Я, лейтенант, горы только на пачке папирос видел. "Казбек". Джигит в бурке и папахе на лошади скачет, а за ним горы.
- В горах хорошо, - Хаустов совсем недавно был там, и года не прошло. - Внизу лесок, деревья, кустарники, травка. Мы любили выезжать в горы. А поднимешься выше - камень. Сплошной камень. Есть места, где и не пройдешь. Только альпинисты поднимаются. Но те с веревками, с какими-то крючьями. Они, как раз, выбирают места, где трудней идти. Есть совершенно отвесные скалы. Девяносто градусов, а они поднимаются. Весной, когда снег тает, с этих скал вода течет. Водопады, что твоя Ниагара. Я одно место знаю, так там, на отвесной скале, на карнизе, дерево выросло. Земли в трещину набило, ветром семечко занесло, или птица его на лапках притащила. Оно постепенно и выросло. Смотришь снизу - как будто дерево прямо из камня растет. Как оно там держится, никто не знает. Туда даже альпинисты забраться не могут. Метров тридцать отвесной скалы.
- Кончим войну, непременно в горах побываю. С детства мечтаю, забраться на высокую гору и смотреть, как подо мною облака проплывают. Тебе приходилось видеть?
- Нет, чтобы облака внизу, не приходилось, - признался Хаустов.
- Чего же ты? Красота ведь, должно быть, какая.
- У нас горы невысокие. До облаков не достают. Но все равно красиво. Приезжайте, сами увидите. Я вам удивительные места покажу.
- Нет, мне повыше хочется. Чтобы тучи внизу, а на вершине снег. На Кавказ махну. А может быть, на Памир. Вот там горы. Крыша мира.
- Вы сами откуда, товарищ старший лейтенант?
- Господин Великий Новгород!
- У вас там тоже, наверно, красиво. Старинный город.
- Старинный - не то слово. По нашим улицам еще Александр Невский ходил. Есть старые дома деревянные, им лет по двести, а возможно и больше. На окнах резные наличники - залюбуешься. Не город, а музей. Экскурсии - табунами. А за городом леса. Не умеешь ориентироваться - неделю плутать будешь. А выберешься - то не туда, куда надо. Ягодники шикарные. Чернику и бруснику граблями гребут. И грибы...