- За машину, - говорит, - я с тебя отдельно спрошу. А вытаскивать будешь сам, на горбу и рысью. Двигай!
Пошел я свой расчет искать. Нашел. Рассказал им про особиста с рыбьими глазами, и что придется идти пушку вытаскивать. Они, конечно, не обрадовались. Но приказ, хотя и дурацкий, выполнять надо. Так что потопали.
С километр до той деревни не дошли. Слышим: там из автоматов ударили. Потом пушка пару раз рявкнула. И тридцатьчетверка оттуда выскочила, фугует что есть мочи в нашу сторону. Мы, конечно, остановились, ждем, что дальше будет. Танк возле нас тормознул, из башни танкист высунулся.
- Вы куда, братья-славяне? Жить надоело? - И матюгом нас, чтобы поняли, как жить хорошо.
Мы поняли. Но объясняем, что послали нас вытаскивать орудие.
- Так в деревне фрицы! - И, чтобы было понятно, какие там фрицы засели, по ним прошелся с глубоким понятием.
- Нам сказали, что выбили их.
- И нам сказали. Послали танк вытаскивать. Кто сказал, пусть и вытаскивает. - А уж как досталось тем, кто посылал вытаскивать... вспомнить приятно... Жалко нашего СМЕРШа там не было. Ему бы это очень полезно послушать.
- Садись, братва, на броню, - командует танкист. - Поехали докладывать нашим придуркам. А то они, глядишь, еще кого-нибудь пошлют.
И вернулись мы. На танке, но без орудия. Побрел я опять к смершевскому капитану. Доложил, что в деревне фашисты, танкистов в свидетели привел.
Он на меня прищурился и молчит. Соображал, видно, что со мной сделать. Потом взял с подоконника ножницы, маленькие такие, подошел ко мне и давай лычки резать. Все начисто срезал и шипит, как змеюка:
- Иди и доложи своему начальству, что больше ты не сержант и не командир орудия. До конца века своего будешь рядовым. Вышел ты у меня из доверия. Значит, вышел из доверия у нашего социалистического государства. И учти, у меня помощников много, за каждым твоим шагом теперь приглядывать будут.
- Еще вызывал? - спросил Бабочкин.
- Кто его знает, может быть, и вызывал бы еще. Только его скоро после этого куда-то перевели. На повышение.
* * *
- Провернем твою идею, - сообщил старший лейтенант. - Устроим фрицам фейерверк.
Ракитин посмотрел на гранаты, на мотки провода.
- Два фугаса? - спросил он.
- Считаешь мало?
- Нет, если один танк подорвем, и то хорошо. Главное - придержать их, хоть на полминуты.
- Точно, - согласился Кречетов. - Пугнуть. Но и танк подорвать - неплохо. Кого из твоего расчета послать можно?
- Афонина, - не задержался с ответом Ракитин. - Афонину с ракетами идти, он и фугас подорвет.
- Только его и можно?
- Почему?.. Опарина можно, Бакурского. Больше некого. Я не могу, мне огонь вести, - не оправдывался Ракитин, просто объяснял.
- Значит - Афонина. А почему не Опарина? - В Воробейчике Кречетов был уверен, хотел быть уверенным и во втором подрывнике.
Ракитину въедливость Кречетова не понравилась. Комбат Лебедевский верил каждому слову Ракитина и никогда не переспрашивал отчего и почему. А Кречетову надо доказывать.
- Афонин сумеет танк подорвать, и вернуться.
- Почему так думаешь?
- Никогда не теряется. Соображает быстро, хорошо ориентируется... - Получалось, чувствовал Ракитин, не особенно убедительно. А как тут докажешь? Просто надо знать Афонина. Конечно, вид у того, совсем не геройский... Когда Афонин попал к ним в расчет, Ракитин ходил к капитану Лебедевскому, просил, чтобы перевели куда-нибудь нескладного солдата. А комбат сразу разглядел Афонина. Но не отказал сержанту. Обещал, что через месяц непременно переведет. На том все и закончилось. Через месяц Ракитин не напомнил комбату о его обещании, а комбат Ракитину - о просьбе.
- А Опарин?
- Опарин танк подорвет, но может зарваться - там и останется.
- Бакурский?
- У Бакурского своя задача. Афонин, после того, как фугас взорвет, останется освещать поле ракетами. Бакурский с ручным пулеметом прикроет его от автоматчиков.
- Нормально, - согласился Кречетов. - Убедил. Пойдем, посмотрим на местности, как оно получаться будет. Воробейчик и Афонин с нами.
* * *
Старший лейтенант остановился там, где заканчивалась траншейка, вырытый Афониным и Бакурским.
- Как? - спросил он. - Не близко, не далеко?
- Самое подходящее место, - заверил Хаустов. - Дальше нельзя. Ночь. Прицельный огонь по-настоящему вести не сумеем. И ближе подпускать нельзя.
- Вы что скажете? - повернулся Кречетов к Воробейчику и Афонину. - Вам здесь воевать.
- Подходит, - согласился Воробейчик. - И отойти можно по этому окопчику.
- Подходит, - подтвердил Афонин.
- Значит здесь и закладываем, - решил Кречетов. - Провода у вас сколько метров?
- Два мотка по восемьдесят. Новый и крепкий, - доложил Воробейчик. И объяснил, - я на всякий случай, метров по двадцать прибавил.
- Восемьдесят - далековато, - сказал Афонин.
- Почему? - провод позволяет, - Кречетову понравилось, что можно посадить подрывников подальше.
- Провод позволит - глаза не позволят, - не торопился с объяснением Афонин.
- Танк за восемьдесят метров не увидишь?
- Танк увижу. Ночью за восемьдесят метров место точно не определю.
- Почему так думаешь?
- Знаю.
- Приходилось подрывать танки ночью?
- Стрелять ночью приходилось. Охотники мы. Восемдесят метров - это на авось.
- А сколько пойдет?
- Тридцать. Это наверняка. Ну сорок...
Офицеры переглянулись. Подвывать танки за тридцать метров - такого им в голову не приходило.
- А дальше, считаешь, нельзя? - еще раз спросил Кречетов.
- Может и получиться, а может и нет.
Кречетов посмотрел на Воробейчика.
- Ночью... свет от ракеты... м-м-м... не особенно... Расстояние определить трудно. А вешку не поставишь. Чем ближе, тем верней.
Следовало верить солдатам. Тем более, говорили они не для того, чтобы облегчить свое положение.
Кречетов задумался. Одно дело - схитрить, подорвать пару танков, остановить вражескую колонну. Другое - послать на заведомую гибель двоих солдат. Да Воробейчик и Афонин стоили больше, чем все эти танки.
- Давайте - за шестьдесят, - предложил он. - Если и не подорвем танк, черт с ним. Они все равно остановятся.
- Овчинка выделки не стоит, - Воробейчик не то, чтобы возразил, но и не согласился с Кречетовым. - Оно и за шестьдесят опасно, но может не получиться. Чего зазря такие хорошие гранаты расходовать?! Лучше за тридцать и подорвать, использовать гранаты на полную катушку.
Афонин промолчал, но видно было, что он согласен с Воробейчиком.
- Может быть, бросим эту затею? - спросил Кречетов. - За тридцать метров - это... - чуть не сказал, что это почти верная смерть. Но вовремя спохватился. Нельзя такое говорить. - Слишком близко.
- Нет, - возразил Афонин. - В окопе ударная волна не достанет. Разве только землей присыплет. А пока они паниковать станут, можно по-тихому уползти.
- Обойдется, - рассудил и Воробейчик. - Все правильно, обойдется. Что за тридцать метров, что за шестьдесят - выбираться отсюда одинаково трудно будет. А если танк подорвем, они непременно задержаться. Тем более - если два. И артиллеристам раздолье: круши их, пока они на одном месте топчутся. Фрицам не до нас будет. Уползем.
Офицеры молчали. Не им подрывать танки за тридцать метров. Все зависело от Воробейчика и Афонина. Да еще от того, какое решение примет старший лейтенант. А Кречетову было легче самому пойти на это дело, чем посылать Воробейчика и Афонина.
- Неизвестно, кому больше достанется, - нарушил молчание Воробейчик. - Нам - или там, - махнул он рукой в сторону орудий. - У нас даже проще. Рванул и пополз потихоньку к своим. В темноте никто не заметит. А там, - он снова указал в сторону, где растянулась оборона, - там жарко будет. Фрицы ведь все равно очухаются и попрут к мосту.