Кречетов понимал, что долго так продолжаться не может. Там тоже не мальчика, должны сообразить. Оно и продолжалось недолго. Минуту, а может быть, и меньше. Потом темная масса распалась. Одни танки свернули вправо, другие - влево. Несколько осталось на дороге: те, которые сумели подорвать и подбить. Остальные машины вышли в поле и двинулись к линии обороны.
Цветочки кончились, начинались ягодки.
* * *
Боекомплект таял быстро. Между станинами горкой лежали стреляные гильзы, и Опарин, чтобы не мешали, пинками отбрасывал их в сторону. А дальше валялись брошенные Бабочкиным и Дроздом пустые ящики.
Расчет Ракитина продолжал вести огонь. Но центр боя сместился к правому флангу. Там танки пытались прорваться особенно упорно. Словно чудовищная гроза разразилась над полем. Сливались в один неумолкаемый грохот выстрелы танковых пушек и наших 57-миллиметровок, словно молнии вспыхивали ракеты и чертили по небу зигзаги, трассы снарядов и пуль покрывали землю огненной сетью смерти. Снаряды крошили металл, и пули прошивали насквозь все живое. Казалось, ничто не может выдержать такое нашествие злого огня и несущего смерть металла.
Но пока ни та, ни другая сторона не могли добиться успеха. В призрачном свете ракет, трудно было уловить цель и еще трудней поразить ее. Если бы бой происходил днем, потери обеих сторон были бы значительно выше. Да и сам бой, пожалуй, уже закончился бы. А сейчас, как это нередко бывает на войне, еще непонятно было, кто выдержит, кто выйдет победителем из смертельной схватки.
Ракитин не отрывался от прицела. Стрелял. И не всегда сам понимал, в кого стрелял: то ли в темные мерцающие в неровном колеблющемся свете силуэты танков, то ли в отбрасываемую ими густую тень.
Основной бой шел на правом фланге, и Хаустов больше не мог здесь оставаться. Там два его орудия, большая часть его батареи. В училище не говорили, не указывали, где должен находится комбат во время боя. Но Хаустов сам понимал: там, где опасней.
- Темп огня не снижать! - приказал он Ракитину, который, приник к прицелу и не слышал лейтенанта. - Я пошел на правый фланг.
И побежал. Командир батареи сам себе хозяин.
* * *
Бакурский добрался до Афонина и пристроился рядом.
- Держимся! - Афонин короткой очередью срезал слишком близко подобравшегося фрица.
- Держимся! - Бакурский тоже полоснул из пулемета и прижал остальных. Вдвоем дело шло веселей.
Автоматчики растянулись густо. Слишком много их наползло. Нешуточный, видно, десант везли танки. Бакурский прикинул: пока они задерживают этих, другие, которых они не видят, могут обойти...
Догорела и погасла ракета за дорогой. Афонинская тоже должна была вот-вот погаснуть.
- Давай, Костя, воюй, - Афонин зарядил ракетницу. - Я сейчас еще подсвечу. Полминуты продержись, потом отходи. Прикрою.
Он выпустил ракету и исчез в темноте.
Бакурский держал фрицев, не давал им встать, может минуту, может больше.
Ракета погасла. Он подхватил пулемет, быстро добрался до Афонина, лег рядом.
- Держимся! - прокричал Афонин.
- Держимся!.. - ответил Бакурский.
Мимо прогромыхал танк. Потом еще один. Это их не касалось. Для танков есть орудия. У них свое дело.
- Держись! Подсвечу! Потом отходи. Не задерживайся.
Афонин выпустил ракету. На левом фланге громыхнули взрывы гранат: один, второй... Вслед за ними длинная очередь из пулемета. Снова ударили гранаты, и пошла частая автоматная стрельба. Бакурский понял, что немцы все же обошли их на левом фланге.
- Обошли!.. - крикнул он Афонину.
- Ничего, отобьются. Наше дело этих придержать.
* * *
Бой шел по всему фронту, и только на участке, который прикрывало отделение Исаева, было спокойно. Солдаты напряженно вглядывались в темноту, вслушивались. Хуже всего вот так, сидеть и ждать неведомо чего.
Первым насторожился Беленький. Он услышал далекий шорох и легонько толкнул локтем Савельева.
- Чего толкаешься, - шепотком окрысился тот. - Не сплю я
- Тихо, - прошептал Беленький. - Идут.
Савельев прислушался.
- Передать командиру - идут по берегу, - шепнул он соседу справа.
Исаев быстро пробрался к краю окопа, над обрывом.
Где-то внизу, по берегу реки кто-то шел. И не один, это точно.
- Приготовить гранаты! - шепотом приказал Исаев.
Чего тут готовить? После того, как здесь Кречетов побывал, готовы. У каждого автомат на шее, граната под рукой. Только чеку вырвать и бросить.
Исаев затаился у самого края окопа. За его спиной стояли с гранатами наготове Беленький и Савельев. А там и остальные. Герасимов и Семенов перебрались сюда с правого фланга.
Шаги все ближе. Ближе... Важно выбрать момент, чтобы бросить гранаты фрицам прямо под ноги, чтобы не облажаться... Еще ближе... Сейчас они под берегом... Самое время!
- Давай! - шепнул Исаев, выдернул чеку и бросил вниз гранату. Вслед за ней еще с полдюжины гранат полетело в пробирающихся вдоль берега автоматчиков. Рвануло как следует. Ничего толком не видно, но ясно - там внизу фрицев разметало, посекло осколками. Семь лимонок - это было даже многовато. Но Исаев привстал и, для верности, выпустил туда, вниз, еще и полдиска.
Это был первый бой отделения и первая победа. Фрицев побили, всех до одного. И никаких потерь. Вот так!
- Ха! - закричал Исаев. - Ха! Это вам от сундуков! Это вам от лопухов! Ха! Сапоги малиновые!
До чего в радость первая победа.
А с запада к окопу Исаева ползла небольшая цепочка автоматчиков. Человек десять, не больше. Они двигались медленно и осторожно. В темноте их трудно было увидеть. При слабом свете ракет автоматчики замирали и сливались с землей.
Да никто и не смотрел в их сторону. Солдаты столпились у левого края окопа, над берегом. Смеялись, пожимали друг другу руки, хлопали по плечам. Хорошо, что старший лейтенант врезал им. Не спали они, не дремали... А все остальное оказалось простым и легким. Полдюжины гранат - и нет фашистов. Вот такие они, водители автобата. Орлы, покорители фронтовых дорог!
Метрах в двадцати от окопа по неслышной команде четверо автоматчиков привстали, и четыре гранаты с длинными деревянными ручками упали в окоп. Это страшно, когда граната взрывается в тесном пространстве. Некуда разлететься осколкам. Они рвут и кромсают все, что находится поблизости. А немцы уже встали над окопом чтобы из автоматов добить тех, кто выжил. Но некого было добивать.
По короткой команде автоматчики развернулись, вытянулись в две недлинные цепочки и поползли к орудию Ракитина.
* * *
Хаустов понимал, что надо немного отойти и там, кружным путем, подальше от зоны огня, добираться до третьего орудия. Но кружный путь был далек и занял бы много времени. Напрямую раза в три ближе. А еще - ближней дорогой надо пробираться ползком, в лучшем случае короткими перебежками на полусогнутых. Но не мог лейтенант и комбат, отличник боевой и политической подготовки, кланяться каждой пуле. Да еще при подчиненных. А уж ползти... Что подумают они, если увидят ползающего комбата?! От мысли об этом Хаустову становилось плохо.
Лейтенант понимал, что прицельного огня в этом полумраке по нему никто вести не станет. И не бояться же шальной пули. Шальная, она шальная и есть, и в тылу достать может. О ней ни солдату, ни офицеру думать не следует.
Усталость, накопившаяся за день, исчезла, пропало напряжение, которое он чувствовал перед боем. Бежал он легко и свободно, как во время кросса в училище. Даже легче. Там приходилось бежать с полной выкладкой, а здесь налегке. Отметил на бегу, что уже и пехота вступила в бой. Добежал до второго орудия. Оно вело огонь по маячившим где-то вдалеке танкам. Хаустов остановился, присмотрелся: расчет работал четко.
- Хорошо ведете огонь, слаженно, - похвалил он командира орудия.
Сержант ничего не ответил. Только кивнул, что слышит, мол. Не до разговоров было сейчас ни сержанту, ни Хаустову.