И кончились фрицы. Двое переломились, упали на "пятачок", третий рухнул за бруствер.
Опарин переступил через станину, наклонился над Ракитиным.
- Командир! - попытался он поднять Ракитина. - Командир! Жив?
Какое там жив? Осколок попал в голову. И рана небольшая, а все. Нет командира.
На орудийный "пятачок", как клоуны, спрыгнули еще два шальных фрица. Одного срезал Бабочкин. Другой оказался так близко от Опарина, что никто из товарищей стрелять не мог. Опарин не стал тянуться за автоматом. Не успел бы. Развернулся: "На!" И саданул кулаком правой в челюсть снизу вверх. Фриц даже не охнул. Отключился и рухнул.
Над орудийным окопом густым косым дождем летели пули. Автоматчики залегли за бруствером. Подняться не пытались, поняли - встретят. А позицию заняли удобную: с того места, где они залегли, можно было не торопясь перебить расчет.
* * *
Афонин выпустил ракету. Ждал Бакурского. Прислушивался. Короткие очереди и перерывы между ними короткие. Понятно - Бакурский придерживает фрицев, но экономит патроны; густые автоматные очереди - фрицы отвечают. Не дает им Бакурский поднять головы, вот и бьют они в белый свет, как в копеечку.
Потом стало тихо. Не совсем тихо: автоматы по-прежнему вели огонь, а пулемет молчал. Тоже понятно: Бакурский отходит. А фрицы не могут этого сообразить. Переводят патроны.
Автоматы затихли. А Бакурский не шел. Стало непривычно тихо. И ни Бакурского, ни фрицев...
Что-то не так... Бакурский давно должен был подойти. Надо глянуть. Афонин снял с плеча автомат и осторожно направился к месту, где оставил товарища.
Не прошел и двадцати метров, когда услышал шаги. Кто-то двигался навстречу. Но не Бакурский. Двое шли, или трое... Афонин прижался к стене окопа. Скорее почувствовал, чем увидел, идущих к нему фрицев. Шумно шли, без опаски. Он ударил из автомата метров с пяти, наверняка. Фрицы упали, так и не поняли откуда стреляют.
Афонин выждал немного, потом осторожно приблизился. Стараясь не коснуться убитых, переступил через них и, вглядываясь в темноту окопа, пошел дальше.
Совсем немного оставалось идти до Бакурского, когда что-то тяжелое сверху навалилось на него, сбило с ног и стало вжимать в землю. Афонин ударил коленом, ударил головой. Рванулся. Ему удалось освободиться и подняться. Перед ним стоял здоровенный, на голову выше его, фриц. Афонин без автомата и фриц выронил свой "шмайсер". Они стояли друг против друга, переводили дыхание. Оба понимали, что не разойтись. Фриц был здоровенным, намного крупней Афонина. Знал, что силен и не торопился, ждал, что будет делать русский солдат.
Афонин осторожно протянул руку к ремню, где висел нож. Немец заметил и резко ударил носком кованого сапога Афонину по левой ноге. Фашист он фашист и есть, ногами дрался.
Афонин задохнулся от боли, а фриц прыгнул на него, легко повалил на землю и потянулся огромными ручищами к горлу. Афонин вертелся, пытался вырваться, но напрасно. Противник был намного сильней. Афонин постарался прикрыть локтем левой руки горло, как это делают, когда на тебя бросается волк, а в правой искал нож. Нападавший оттянул одной рукой локоть Афонина, а другой вцепился в горло. Уже задыхаясь, Афонин ударил его ножом под сердце. Фриц обмяк и затих. Афонин с трудом сбросил его с себя.
Помял его фриц основательно. Здорово помял: горло болело, дышать было трудно. И, кажется, ногу сломал. Наступить на нее Афонин не мог.
Осветительная ракета догорала, и на поле опять опускалась темнота безлунной ночи. Афонин зарядил ракетницу, выстрелил, подождал, пока ракета вспыхнет и повиснет в небе. Нашел свой автомат, прихватил "шмайсер", не пропадать же добру. Попробовал опереться на левую ногу: больно, но терпеть можно. "Что у Бакурского... - не давало покоя беспокойство. - Фрицы ведь с той стороны пришли. Надо идти". Придерживаясь за стенку окопа похромал к Бакурскому.
* * *
Кречетов ударил чуть позже, чем хотел. Пришлось ждать пока подползет за ним хилый резерв. Два танкиста и шофер. Война третий год идет, а они ползать как следует не умеют. И чуть не опоздали. У орудия Ракитина уже шла стрельба. Все-таки успели. Ударил кречетовский резерв в четыре автомата по обложившим орудие фрицам. Те смешались. Такого они не ожидали. Кто-то попытался отползти в сторону, кто-то остался лежать. Навсегда. Но тоже не мальчики. Быстро разобрались. Хотя уже не про то думают, чтобы орудие захватить, развернулись в сторону кречетовской команды. И залегли друг против друга. У тех и у других автоматы. Кто кого раньше достанет?! Плохо, что силы неравные. Фрицев почти десяток, а наших всего четверо.
* * *
Танкисты тоже не очень разбирались в том, где что происходит. Из узких смотровых щелей, в этом призрачном искусственном свете, не было видно и, главное, нельзя было понять, что делается возле орудийных окопов. У танкистов одна задача: подавить орудия. Они и старались. Ближайший танк остановился на мгновение, шарахнул фугасным. Потом еще раз и еще. Ни разу не попал. Снаряды разорвались за бруствером, но достали осколками и орудие, и расчет.
Бабочкина ударило в грудь. Он упал на ящик со снарядами, который нес. Так вот получилось... Его послали собрать материал для статьи и приказали, чтобы через сутки вернулся в редакцию. Но беда с этими корреспондентами, вечно не в свое дело лезут. Не вернется Бабочкин в редакцию ни через сутки, ни через двое. Опять Пушкину в одиночестве газету выпускать.
Дрозда взрывной волной бросило на землю. И по каске звездануло осколком. Сильно, но вскользь. Не каска, так лежать бы писарю с пробитой головой. А так - только оглушило немного и голова разболелась. Можно считать - крупно повезло. Дрозд тряхнул головой, чтобы унять противный гул в ушах, поднялся на четвереньки и пополз. Куда полз - не знал и не задумывался. Просто понял, что пока не покалечили, надо убираться отсюда подальше. Инстинкт сработал: гнал от этого ада.
И Опарина зацепило. Больно хлестнуло по правой ноге. Очень больно, так что осел по стеночке окопа. Совсем не вовремя... Быстро снял сапог, портянка в крови. Сбросил портянку. Теперь понятно: осколком полоснуло. Кость, вроде, не задело. Но кто знает... И кровище... Вынул из кармана индивидуальный пакет, зубами сорвал обертку и торопливо стал заматывать рану.
Не только нашим досталось. Немецких автоматчиков, воевавших за бруствером с командой Кречетова, иссекло осколками снарядов выпущенных своим же, немецким, танком. И такое бывает.
А танк рванулся к замолчавшему орудию. Хотел добить... Обрушится тяжелым железом, раздавить и пушку, и всех, кто там остался. На войне, как на войне!
Опарин попытался встать, но правая нога не держала. Орудие молчало. Возле ящиков со снарядами застыл Бабочкин. У колеса лежал на спине Ракитин. В центре "пятачка" стоял Лихачев. Он сжимал в руках автомат, ждал автоматчиков. Но кончились автоматчики, и Лихачев не знал, что делать. Вдали в мерцающем свете ракеты виднелся медленно уплывающий в темноту зад ползущего на коленях Дрозда. Еще одна ракета взвилась в небо, освещая неярким светом поле.
Бой продолжался.
- Лихачев! К прицелу! - заорал Опарин. - Дрозд, снаряд! Заряжай!
Лихачев, отбросил за спину автомат, послушно бросился к прицелу. А Дрозд от опаринского окрика застыл. Понимал, что здесь убить могут, что надо бежать отсюда. И вскочил на ноги, чтобы убежать. Но побежал почему-то к орудию. На бегу пригнулся, подхватил из ящика снаряд и послал его в казенник. Точно так как делал это сегодня Опарин. Затвор закрылся.
- Огонь! - заорал Опарин.
Команду следует выполнять быстро и без всяких сомнений. Лихачева на это натаскивали упорно и старательно. Он и выполнил ее быстро. Даже в прицел не заглянул. Просто нажал ладонью на спусковой рычаг, и снаряд полетел в небесные выси.