Ну, может, не так красиво и умно сказал, но примерно так. И пошел себе в ванную. Мылся тщательно — и вышел из ванной Адамом, даже полотенца вместо фигового листка не использовал.
Она и впрямь постелила и лежала уже под простыней — и на мою наготу посмотрела спокойно, изучающе, как и положено опытной любительнице. Совершенно спокойно я улегся рядом. Совершенно спокойно целовал ее долго и обстоятельно. Я не позволял даже отдаленно приблизиться мысли, что у меня не получится. Она, впрочем, была тоже спокойна, почти деловита (не впервой!), и меня это еще больше успокаивало. Совершенно спокойно произвел я серию ласк и совершенно спокойно приступил к делу. А потом обнаружил то же, что и в случае с Ниной.
«Я так боялась, — сказала девица. — Я давно думала: вот бы с тобой… Потому что остальные олухи. Я так боялась. А ты так все… Спасибо тебе».
Потом я довольно долго с нею распутывался. И, конечно, не признался ей, что она у меня была первой, и она до сих пор уверена, что порушил ее девичество опытнейший и искуснейший донжуанище.
Нина, выслушав это, не засмеялась почему-то, а задумалась.
— В чем дело? Тебе неприятно было это слушать?
— Да нет… Просто я всегда много думала об этом. Одна из самых страшных и сложных человеческих загадок. И то, как люди себя ведут, и что бывает из-за этого… Вечные вопросы.
— Вся природа на этом замешана.
— У людей — особенное. Они и напридумывали много, и вообще, у них мозги. Из-за мозгов-то все катавасии. Я когда совсем маленькой была, уже понимала, как это происходит. И думала: что ж такого, если все этого хотят? Подошел, сказал, получил отказ или наоборот, вот и все. В древности, быть может, так и было. Я думала даже: зачем природа так устроила? Почему для этого недостаточно, например, простого рукопожатия? Ну, не мимоходом, а минуту. Пожали руки, сцепили пальцы, получили каждый свое удовольствие разошлись. Сколько проблем бы разрешилось!
— Любви бы не было, — сказал я глубокомысленно.
Она подумала и согласилась.
Я гордился ею.
Я показывал ее друзьям и знакомым, как тщеславный студент, которого полюбила вдруг известная раскрасавица актриса.
Не в свет выводил, какой, к черту, в дельцовской среде свет; собезьянничали, сучьи хвостики, у тех, о ком десять лет назад анекдоты сочиняли. Те же охотничьи домики, те же сауны, те же пьяножратвенные оргии «на природе» — или в ресторан закатиться, где голое варьете и где девки на шеях виснут, потея. Я заметил: у многих женщин запах денег вообще вызывает повышенную потливость.
Я показывал ее дома (но она еще не жила у меня, я не хотел этого до свадьбы), приглашая кого-нибудь посидеть, поболтать. Я показывал ее однокласснику Леше Хворостову. Он, как и майор Петров, сочинял стихи, я ничего не понимал в них и честно говорил ему об этом. Он не обижался: другие тоже не понимают. Он сочинял для себя, но однажды решился и послал в Москву, в толстый литературный журнал. Выждал, скрежеща самолюбиво зубами, три месяца и только после этого позвонил с вопросом: читали ли, мол, мои стихи? А вы сами-то их читали? — ответила какая-то неведомая редакторша. С тех пор Алеша никуда ничего не посылал, занимался тем, что — жил. Когда бы я его ни спросил о работе, он досадливо махал рукой: «А-а-а!» — и переходил к разговору о Шиллере, о славе, о любви… Алеша, конечно, пил — и пил запойно. То неделями ни в рот каплей, то ударяется в загул тихий, анемичный, просто пьет и лежит, лежит и пьет. Неделю, полторы, две. Потом начинает «выходить» — с муками, с бессонницей, с тоской. Однажды в пике запоя он добрел до меня спросить денег.
«Без отдачи, конечно. Ты ж видишь, я в штопоре, — и у меня ни стыда, ни совести. Даже желания подохнуть нет».
Но вид у него был подыхающий, и я вызвал бригаду прекращения запоя, объявления о таких услугах все чаще мелькали в газетах. Молодой врач и ассистентка сунули ему горстъ таблеток, поставили систему.
«Принесите банку, он захочет сейчас в туалет», — сказал врач.
Я принес банку. Алеша захотел, но не мог.
«Лежа не можете?» — спросил врач. Алеша отрицательно покачал головой.
«Стесняется», — сказал я. Алеша кивнул. Ассистентка вышла.
«И нас стесняется», — сказал я. Алеша кивнул. Мы вышли и зашли через минуты три-четыре. Банка была пустой.
«В чем дело?» — раздраженно спросил врач.
«Стесняюсь».
«Кого?!»
«Себя. Только в туалет».
«Ну, тогда терпите, если сможете. Отведем вас потом. Хотя лежать бы надо».
Но Алеша не вытерпел. Он заснул под системой и во сне сумел сделать то, о чем его бесплодно просили.