— А вы бы сразу по пах, — сказала Нина, которая в эти дни не понимала, что где-то могут быть несчастья.
— Без толку, — даже не глянул на нее Чикулаев (он вообще словно не замечал ее). — Я по пах — а гангрена в кишки! И вот человек — самовар. Без рук, без ног. А родственники суют деньги. Чтоб хоть такой, но жил! А зачем мне деньги за самовар? Борзыми щенками вот не дают — жаль! Хотя лучше гончими.
У Чикулаева страсть — охота с гончими. На этой страсти он сошелся кое с кем из городской верхушки и мог бы давно уйти на более спокойное место, главврачом, например, в пригородный лесной профилакторий. Но он умен, он понимает, что сопьется там. Здесь же работа не позволит. Надо резать. И чтобы руки не тряслись. Он привык резать, он умеет это делать, он один из лучших хирургов города. Но характер несносный, орет на больных и персонал. Мне он доставал иногда таблеточки: транквилизаторы, антидепрессанты. Было дело, я крепко на них сидел. Было — прошло. Чикулаев, конечно, скучен. Он хирург и на работе, и дома, и в компании, и ночью — сам признавался — видит сны только про то, как режет. Я просто привык к нему и рад, когда он заходит. Первые минуты, по крайней мере.
— Как тебе моя невеста? — не утерпел я в прихожей, провожая его.
— Точно у такой я позавчера оттяпал обе конечности. Задние! — хохотнул он, согнувшись и пытаясь завязать шнурок на ботинке. — Торопилась на поезд, ехать к жениху, не успевала, к вагону прицепилась и сорвалась. Тебе смешно? — прошипел он вдруг свирепым шепотом, разогнувшись и притиснув меня к стенке. — Смешно?!
— Вовсе нет.
— А мне смешно. Потому что красавице — не жить. Гангрена будет. Никуда не денется!
И ушел, так, кажется, и не сумев завязать шнурки.
Однако что-то веселенький у меня получается рассказ…
Но вот — подлец-компаньон Станислав Морошко, Стасик. С ним никогда ничего не случалось. Или он так держит марку. По крайней мере, я ничего не слышал. Родители живы-здоровы, а заодно и бабка девяноста трех лет, жена известный в городе адвокат, дочь в четырнадцать лет знает три языка и уж в Америке побывала, сын в математическом колледже учится, я как-то говорил с ним — способности поразительные, он уже сейчас знает больше меня, а я не все еще растерял из своих университетских знаний.
Стасик может и выпить — но никогда не мучается с похмелья. Стасик может и роман завести — и ни разу его не заподозрила жена, ни разу не хворал от любовных последствий. Впрочем, роман — деликатно сказано. Он, всегда аккуратно одетый, имеющий своего мастера в парикмахерской, своего закройщика в ателье, своего массажиста в сауне, своего спарринг-тренера на теннисном корте и т. п., амурные приключения обожает с душком — и даже иногда припахивает криминалом: когда ему находят, например, пятнадцатилетнюю девочку, слегка лишь испорченную, едва початую, как он выражается.
— Статик, не понимаю, — смеялся я. — Твоей же дочери тоже скоро пятнадцать. Как ты можешь! Я бы если представил, что и мою дочь могут…
— Я в газете читал, — хладнокровно ответил Стасик, — что одна девочка тринадцати лет влюбилась — не в отца, правда, в отчима. И домогалась его. И домоглась.
— Ах ты, гнусь. Ты бы и дочь мог бы! Ведь смог бы?
— У нас очень примитивные об этом понятия, — косвенно ответил Стасик, пахнущий дорогим одеколоном и гладко выбритый, а я подумал: ведь смог бы, зараза!
Хотя он и колоритен, но по-человечески мало мне интересен.
Он, как я уже говорил, компаньон, мы с ним участвуем деньгами и хлопотами в одном деле. И он, и я могли бы все взять в одни руки, но понимаем, что тогда и ответственность — на одного, и спрос — с одного, и опасность вся — одному достанется. Лучше уж при случае кивать друг на друга. Я бы, может, и не стал, но поскольку уверен, что он меня продаст, не задумываясь, то и сам, буде придется, продам его без малейших зазрений.
Мы пили шампанское тихим вечером: Нина, Стасик и я.
— И как же мне теперь быть? — весело спрашивал Стасик. — Я ж теперь убью Сережу, а вас, Ниночка, увезу в далекий горный аул, запру в башне и буду морить жаждой и голодом, пока не согласитесь меня полюбить.
Ну и прочая трепотня в том же духе. Мне даже надоело, хотя вроде бы именно этого я хотел.
Поболтав с часок, Стасик сказал:
— Ниночка, нам бы пятнадцать минут о деле.
— Потом нельзя? — спросил я. — И от нее у меня секретов нет. Она скоро женой будет.
— Вот от жен как раз секреты и необходимы, — изрек Стасик бытовую премудрость, пахнущую кухней.