— Приму, — не стал возражать я. — Ударившему тя по левой щеке подставь правую. Продолжаем тему христианства.
Но майор был готов к такому варианту.
— Если ты не согласишься, то я в одностороннем порядке. То есть я пристрелю тебя сейчас, вот и все.
И вытащил пистолет. Несмотря на то что он пил водку, рука у него была тверда и держала оружие уверенно.
— Ну стреляйте, — сказал я.
Майор передернул затвор. Круглое дуло, высунувшееся при этом, глянуло как-то одновременно и неправдашно, киношно, но и вполне реально: вот через эту металлическую трубочку вылетит кусок металла и ударит в мое сердце, и я перестану быть. В сущности, не страшно — но обидно уходить, не исполнив задуманного.
Редкий случай: я не знал, как поступить. Майор держал меня на мушке уверенно, сидел от меня на расстоянии двух метров, напасть нельзя. Вопрос один: насколько серьезна его готовность меня убить? Этот вопрос сопрягается с другим: готов ли он сесть в тюрьму — или надеется каким-то образом замести следы? От растерянности я задал эти вопросы прямо:
— Значит, пиф-паф — и застрелите безоружного? И наказания не боитесь? И светского, и высшего — ежели в Христа веруете?
— Светского не будет. Высшего боюсь. Дважды боюсь: потому что после тебя — себя убью. Два греха, второй страшней первого. Верней, первый вообще не грех — верю, что дьявола убиваю. За это, может, и второй грех простится. Не мне судить. Главное — я готов.
Так. Это уже достоевщина, которая растолковала, что русский человек (русский благородный человек!) из-за денег не убьет, спасая себя — не убьет, рвясь к власти — не убьет, а вот из-за теории — убьет. А теория у Александра Сергеевича готова: я дьявол. Антихрист. Змея подколодная. А по народным поверьям, кто змею пристукнет, тому сорок грехов прощается.
— Хорошо, — сказал я, — дуэль. На каких условиях?
— Пятьдесят шагов, стрелять поочередно по жребию. До смерти.
— Нечестно, гражданин майор! — сказал я, выпив тоже немного водки. Пятьдесят шагов! У вас глаз пристрелямши. Для вас чем дальше, тем шансов больше. Мои условия — десять шагов.
— Это как же? Это рулетка получается! Кому первому выпадет, тот и убьет?
— Зато справедливо. Вы, я вижу, совсем стыд и совесть потеряли. Хотите наверняка меня прибить. А я стрелял-то всего раза три по консервным банкам. Я и с десяти шагов-то не попаду!
Он подумал.
— Хорошо. Рулетка так рулетка. Если ты меня убьешь — она поймет. Не может не понять. Итак, завтра на стройке химкомбината. За городом, глушь, стройка лет десять как заморожена, подвал весь водой залит. Труп — в воду. Завтра утром не позже семи заезжайте за мной, чтобы полвосьмого на месте быть. В это время там на десять километров вокруг никого нет, выстрелов не услышат.
— Выстрела.
— Да, выстрела. Честь имею.
Майор встал, чуть ли не прищелкнув каблуками и слегка поклонившись уважая меня теперь как противника — или уважая суть завтрашней мистерии, имя которой: смерть.
После его ухода я выпил еще водки и стал думать.
Оно очень интересное и приятное дело: читать в книжках про дуэли. Но представить себе, что ты, ТЫ — по-настоящему, без дураков, будешь участником дуэли… ДУЭЛЬ, мысленно говоришь себе. И слегка смешно становится, но тут же морозцем пробирает по плечам: Господи Иисусе, что за чушь выдумал майор, что за бред вытащил из девятнадцатого века, из классиков, из своего не в меру горячего сердца! Ведь пистолеты настоящие и пули настоящие, и… Непонятно! Навел на тебя железку, нажал пальцем — и нет ни стройки, ни голубых небес, ни ощущения твоей живой крови, бьющейся в сердце. И Нины тоже нет. Конечно, с десяти шагов я не промахнусь, все-таки стрелял не три раза и не только по консервным банкам, все-таки после университета военные сборы проходил. Но это если я буду первый. А если нет? И главное — если бы это было ПОСЛЕ задуманного мною! Что ж я, дурак, не догадался предложить ему перенести дуэль на любой день после шестнадцатого октября? Но поздно. Во-первых, за труса примет — но это плевать, мне его мнение не интересно. А во-вторых, у него как раз цель до свадьбы это сделать.
А кого секундантом взять? Ведь если я-таки его убью, а не он меня, никто из известных мне людей не задумается занести этот случай в свою мысленную картотеку — и когда понадобится, извлечет и покажет мне: «Вот ты где у меня, голубчик. Не съездить ли на стройку, не посмотреть: может, вода спала?» И я сделаю все, что мне этот человек скажет.
Один кандидат — Алеша Хворостов. Как поэт — и поймет, и согласится, и даже обрадуется.
Я поехал к Алеше Хворостову, звонил, стучал…
Где его черти носят?