— Нет уж, гражданин майор!
Поскольку я сплю голым, то и явился перед ним в чем мать родила — стоя во весь рост и ничуть не стесняясь. Впрочем, не смутился и он.
— Нет, гражданин майор, тут не так, как вам хочется. Тут, извините, все-таки любовь! И какого черта вы в наши отношения лезете — не понимаю. Хотя понимаю: патологическая ревность!
— Сто раз вам объяснял. Вы — черный человек. Пойдите к любому, кто имеет дар чувствовать, — от вас каждый убежит и нос зажмет.
— Охренела мне ваша метафизика! Факт, хоть один?! Факт! Вы даже намека на криминал какой-нибудь в моих делах не нашли, а кой-какой криминал по финансовой части, признаюсь, есть — ради дела пришлось на него пойти, потому что прекрасно знаете — невозможно у нас совершенно честно работать пока! Невозможно! Первоначальное накопление капитала-с! Товарищ Маркс, если помните, если хорошо учились, а может, и Энгельс, неважно, в общем, товарищи Маркс-Энгельс заявили не без основания: когда капиталист чует сто процентов прибыли, нет преступления, на которое он не мог бы пойти. А тут тысячи процентов мелькают, десятки тысяч! Но ладно, я вам курс политэкономии не буду читать, я еще раз спрашиваю: что вы против меня имеете, кроме метафизики?
— Вам все равно не объяснишь. Вглядитесь в себя, вот и все. Нельзя вам жить на этом свете. Сами же пожалеете. И сами же, кстати, говорили, что частенько жить неохота. Чего ж теперь нервничаете?
— Вы первый, — сел я в кресло, — кому довелось увидеть, как я нервничаю. Потому что я Нину — люблю. Понимаете вы это?
Он помолчал. И вдруг начал размышлять вслух.
— В конце концов, есть судьба. Ведь сложилась она у меня так, а не иначе, хотя сложилась дико, нелепо… Может, и тут пусть все идет так, как идет. С чего я решил, что могу что-то изменить? На небесах-то ничего не изменится. Ну, искалечите вы ее, изуродуете, даже убьете — потому что шизоид со склонностью к навязчивой ревности, — что мне с того? Что я о себе возомнил? Вас вон чуть до греха не довел. Убить меня хотели?
— Хотел.
— Человека наняли?
— Нанял.
— Это сейчас просто… А из-за чего, из-за страха за свою жизнь? Из-за любви к Нине?
— Из-за страха за свою жизнь. Из-за любви к Нине. И из-за того, что понял: вы готовите убийство. Я решил защищаться.
— Почему же убийство? — удивился майор и сел на кушетке; воздух всколыхнулся, и запах его носков волной ударил мне в нос. — Сами же согласились на условия. Рулетка настоящая, а не убийство.
— А чутье ваше? Вы уверены, что шестым чувством не поймете, какой жребий надо тянуть?
О, тут я умно сказал, я правильно сделал, выложив ему свои опасения. Тут и расчет на его честность, и лесть его экстрасенсорскому самолюбию, — и сработало!
Он ошарашенно уставился на меня.
— А я ведь не подумал об этом… — пробормотал он. — Действительно, я могу этого не хотеть, а оно само получится… Я ведь карты с изнанки угадываю. Не всегда, но часто. Тогда… Тогда пусть наши секунданты… Хотя я и на них повлиять могу… Вы не представляете, как это иногда тяжело!
— Что?
— Ну, как вам объяснить… Вот я в детстве мечтал: хорошо бы видеть сквозь стены! А вырос и понял, какой бы это был ужас… Я все понимаю. И что вы меня облапошили сейчас — понимаю. Или — сам я себя облапошил. Но знаете, мне соврать нельзя. Почти невозможно. Посмотрите мне в глаза.
Я посмотрел.
— Значит, вы Нину любите?
— Мы что, в детектор лжи играем?
— Любите? — почти жалобно переспросил он.
— Люблю, — ответил я без всякого напряжения, не делая магнетического взгляда, не округляя честно глаза, как врущий школьник, сказал даже почти с усмешкой.
— Самое удивительное — не врет, — обратился к письменному столу Александр Сергеевич — и стал обуваться.
— До пяти домой успеете? — спросил я.
— Должен.
— Ложитесь спать и не выходите из дома. А я пока предупрежу.
— Понял.
— И с собою не кончайте. Нине будет неприятно.
— Вы считаете?
— Уверен.
Майор подумал и согласился:
— Хорошо. И будь что будет. А ничего хорошего не будет, я-то знаю.
— И пророки ошибались.
— Да, да… — рассеянно ответил майор. — И вдруг: — А как вас по отчеству, Сергей?
— Сергей Валентинович.
— До свиданья, Сергей Валентинович. Дай Бог, я ошибаюсь.
— Несомненно, ошибаетесь.
Он ушел, а я помчался к Бен Гуриону. И — застал его на выходе.
— Куда так рано, идиот?
— Осмотреться. И вообще.
— Все отменяется. Прошу вернуть задаток.
— Увы.
— Это как — увы?
— Задаток — плата за готовность. За молчание. И — в счет аванса последующих услуг, — высказался начитавшийся «Анны Карениной» Бен Гурион.