— С удовольствием, — попробовал отшутиться Чикулаев.
Мне надоело. Я сказал:
— Если пригласите, буду шафером на вашей свадьбе. Или посаженым отцом. А сейчас — иди спать.
— Ничего подобного! Я сейчас отправлюсь по делам! Жаль, у меня нет машины, жаль, не научилась водить, а то взяла бы твою. У меня очень срочные дела!
И она тут же поднялась, пошла в спальню — и через минуту явилась переодетой и направилась в прихожую.
Я встал на ее пути.
Чикулаев маячил тут же.
— Мне пора… — вяло говорил он. — А вам, Нина, действительно, надо спать.
— В каком смысле спать? — спросила она. — Просто спать — или с ним спать? — Она ткнула в меня пальцем. — Почему вы за меня решаете, с кем мне спать? Я сама решу!
Я дал ей пощечину.
— Вот этого не надо было делать, — сказала она — и рванулась к двери, открыла, побежала вниз.
— Ладно, — сказал я. — Перебесится — вернется.
— Нельзя, — сказал Чикулаев. — Там ночь, а она вон в каком состоянии.
— Ну, догоняй, провожай, можешь делать с ней все, что захочешь, она согласится.
— Дурак ты, — сказал Саша — и поторопился догонять мою жену.
Дальнейшее — нелепо, невероятно. Но это произошло, случилось. Через десять минут: звонок в дверь. Я открыл. Саша держит на руках стонущую, бледную как мел Нину. Пока укладывали ее, он рассказал, что догнал ее у угла дома, взял за руку, хотел что-нибудь сказать, но она вырвалась, крикнула: «Отстань!» — и бросилась за дом — куда? ведь там пустырь, — но она ничего не различала, кругом темень, а за домом глубокая траншея под теплотрассу, месяца три уж как разрыта и, естественно, без ограды, без страховочного освещения, — и Нина упала со всего маху вниз, на трубы. Хорошо, если только ушибы, но могут быть переломы.
Нина стонала от боли. Решили «скорую» не вызывать, отвезти ее на моей машине в больницу, где работает Саша.
…Убогое освещение, убогие коридоры. Санитары. На каталку. Повезли делать рентген. Я остался в коридоре, Саша — вместе с санитарами.
Его не было долго.
Очень долго.
Наконец появился.
— Ну и что? К ней можно пройти?
— Она в реанимационном отделении.
— Что?!
— Не ори! Переломы ребер с правой стороны, внутреннее кровоизлияние… — Саша запнулся.
— Ну? Что еще?
— Еще? Разрыв печени, вот что еще! — сердито сказал Саша. — Думаешь, обманывать тебя буду? Готовься ко всему.
— То есть? Она что, и умереть может?
— Все могут умереть, — сказал Чикулаев. — Пойду гляну.
— Я тоже!
— Стой здесь! Меня и самого-то в операционную не пустят. Так, покручусь…
Ясно. Он просто не хотел быть рядом со мной. Переживания родственников оперируемых больных ему до тошноты надоели.
И вообще, вопрос жизни или смерти моей жены был для него вопрос не личный, а профессиональный.
Я думал о многом. В том числе:
Итак, она умрет. Я похороню ее на старом городском кладбище. Я буду приходить туда каждую неделю. Смотреть на ее лицо в граните, взглядывать сквозь листву на синее небо — и плакать чистыми слезами печали… Не этого ли я хотел?
Потом я, кажется, дремал.
Стоя, как лошадь.
Меня пустили к ней только к обеду следующего дня. Палата была для тяжелых; на мое появление никто не прореагировал.
— Она еще не совсем отошла, — сказал врач за спиной. — Но оттуда вылезла. Это наверняка.
— Откуда?
— Оттуда, — сказал врач и вышел.
Лицо Нины было желтым, с синими кругами вокруг глаз. Оно было незнакомым, страшным. Я сел на табурет возле постели. Ресницы ее задрожали, она открыла глаза. Зрачки плавали, но вот удержались, повернулись — она посмотрела на меня.
Я улыбнулся.
— Уйди, — прошептала Нина. — Я тебя ненавижу.
И устало закрыла глаза.
Я посидел еще немного и вышел.
Открывая дверцу машины, вдруг ослаб, облокотился о крышу.
Капнуло: дождь, что ли, пошел?
Слезы. Скажите на милость!
Я был счастлив. Я любил ее.
