— Скажите, а Глеб… — начал Змей и осекся. — Глеб, ты?
— Я, — ответил старик, и тут друзья увидели, что он совсем не старик, а напротив, совсем молодой… Ну, то есть не совсем, но не более пятидесяти, это было видно по его спине, которой он повернулся, шаркая от них в квартиру, и по другим приметам.
Может, просто болеет человек?
— Обувь сымите! — сказал из комнаты брат Глеб.
— Слушайте, не надо! — прошептал Змей. — Давайте не будем! Он, похоже, и так Богом наказан!
— У Бога свое наказание, у нас свое! — горделиво сказал Писатель, чувствуя (по необходимости профессии) ледяной холод справедливой жестокости.
— Суть не в том, — возразил Парфен. — Мы теперь не накажем, а поможем ему. Деньги те же, а смысл иной.
Они вошли.
В квартирке, надо заметить, было чистенько, уютненько, мебелишка полированная, то, се… Телевизор в углу большой. Чувствовался скромный достаток.
— Давненько не виделись, — вяло сказал брат Глеб.
— Да, — сказал Змей.
— Нинка скоро придет. Жена.
— Намек поняли, — среагировал Парфен.
— Да нет, сидите. Только выпивать нельзя. Она зверь в этом смысле.
— А ты вроде выпиваешь? — по-братски откровенно спросил Змей.
— Мне одному можно. Мелкими порциями. А сейчас еще и бронхит, лечусь. На больничном я.
— Работаешь, значит? Где?
— На работе, — сказал брат Глеб.
— Выглядишь ты не очень, — сказал Змей тихо.
— А с чего мне выглядеть? Нинка соки сосет. Она вампир.
— Это в каком смысле?! — осведомился Парфен. — Как в фильме ужасов?
— В фильмах таких ужасов нет. Просто чувствую: сосет. Сглазила меня. Порчу навела. Зелья приворотного дала, чтобы я от нее не сбежал. Наколдовала через бабку, чтоб я к маме не хотел идти, я и не хочу. А так бы я давно, — объяснил он брату.
— Да ты что! — воскликнул Змей. — Это мы все выдумываем себе! У нас элементарная депрессия, — блеснул он эрудицией, — а мы — сглаз, порча!
Брат только махнул рукой.
— Щас прям! Я эту бабку как живую вижу. Иду на работу, работаю, хочу пивка потом выпить, она, бабка: «Ладно». Ну, выпью кружечку. Хочу вторую — не лезет! Прямо мутит, и все тут. И бабка эта перед глазами: «Иди домой! Иди домой!» Так вот и… На работу и домой, вся жизнь. Нет, иногда будто отпускает. Назло этой бабке, когда Нинки нет, беру бутылку водки, выпиваю — и ничего, нормально. Но Нинка потом меня привязывает.
— Это как?
— Ну, веревкой к столу привязывает на выходные дни. В наказание. А сама уходит.
— Веревку же перерезать можно! Или отвязать!
— Перережешь — увидит. А отвязать пробовал. Ходил, по квартире гулял, потом обратно привязался, а Нинка пришла и даже не посмотрела на узел, а сразу по морде мне. Это не колдовство? Насквозь меня видит через бабку свою, ведьма!
Помолчав, он сказал:
— Извините, что не угощаю. Насчет угощенья у нас Нинка распоряжается. Если захочет.
— Мы сами угощаем! — заторопился Змей, доставая припасенные две тысячи долларов и кладя их на стол перед братом Глебом.
— Это что?
— Деньги.
— Откуда?
— Заработал.
Брат посчитал.
— Две тысячи ихних? Воруешь, что ли? — спросил он равнодушно.
— Зачем! Хочешь верь, хочешь нет, — нашли! Целую кучу. Решил вот тебе помочь.
Брат потрогал деньги, даже понюхал, о чем-то коротко помечтал — и заплакал.
— Ты что? Ты что, брат?
— На что они мне? — утирал слезы Глеб. — Нинка отнимет. Были б дети, дал бы им и сказал бы: бегите куда глаза глядят отсюда.
— А разве нет детей? — спросил Змей. — У нее ж беременность была.
— Ложная оказалась. Так что…
— Постой, постой! Ты спрятать можешь!
— Найдет. У нее бабка все насквозь, я ж говорю… Там такая бабка!
— Иди ты, извини, со своей бабкой!.. Положи в банк на свое имя!
— Снять заставит. Наколдует, своими ногами пойду, своими руками возьму — и ей дам.
— А если я тебе буду давать? Понемногу?
— Догадается.
— Вот чудеса! Что же делать? — растерялся Змей.
— Да ничего. Спасибо, что вспомнил. Маме привет, скажи: тоскую, — опять заплакал брат Глеб. — И идите, а то Нинка…
Но было поздно: хлопнула дверь.
В глазах Глеба появилось нечто такое, что дало повод Писателю подумать: не прав Змей, не в депрессии тут дело. И еще он подумал — уже лично для себя: лучшее средство от депрессии — отчаянье. Может, впасть в него?..
Резко вошла женщина Нинка.
Она была довольно моложава, довольно привлекательна, энергична, полна крови и жизни — и все друзья невольно переводили взгляд с нее на Глеба, сравнивая. А тот лишь покорно усмехнулся и пожал плечами.