Силуэт Ненада отделился от двери, пересек вымощенную булыжником улицу и направился прямо к своему серебристому, залитому лунным светом «BMW». Шины чиркнули по асфальту раньше, чем Иван услышал гул мотора, и Ненад проехал мимо на импортном чуде технической мысли. И тут Ивану пришло в голову: как странно, что Ненад, как и многие другие, кажется, намного состоятельнее него. А ведь Иван считал себя самым умным, но тут возникает старый вопрос – если ты такой умный, то почему такой бедный? С другой стороны, зачем ему такая блестящая машина? Ну, например, он мог бы поехать сейчас к себе домой. Но сейчас уже третий час ночи… Если он в такой час появится на пороге, это будет шоком для домашних. Днем Сельма увидит его отчетливо и не усомнится, что это действительно он, независимо от того, как она объяснит его появление – воскрешением из мертвых или просто поправился после неправильно поставленного диагноза, в котором есть и ее немалая вина.
На взгляд Ивана, он стал лучше, пережив смерть. Раньше он стал бы ненавидеть жену, считал бы делом чести злиться и мстить, а теперь был настроен мирно. Он вернулся в парк. Прохладный запах поросшей мхом земли прекрасно сочетался с ароматом затоптанных, покрытых пылью дубовых листьев и серной воды термальных источников. В лунном свете конусы кипарисов отбрасывали серо-голубые тени на гравиевые тропинки. Иван шел вдоль рельсов, уложенных на деревянные шпалы, пропитанные свежей смолой и маслом. Сквозь листья огромных дубов и берез не пробивался свет, который указал бы дорогу, – определенно, деревья выросли здесь за последние сорок лет. Единственная прелесть теперешнего возраста Ивана состояла в том, что деревья, которые он знал с юности, стали гигантами. Пока город ветшал и его жители старели, парк разрастался ввысь, становясь все более величественным.
Иван нашел бомбоубежище по специфическому запаху цемента, гнили и сырости, исходившему из него. Он ощупью двинулся вперед, чувствуя шероховатые стены и опасные кусочки ракушек, торчавшие из бетона, которыми можно было порезаться, как бритвой. Крошечными шажками он добрался до бетонной скамьи возле дальней стены. Вот, значит, каково это быть слепым – ты аккуратно тыкаешь во все пальцами, постоянно ощущая тревогу. Шаря вокруг, Иван укололся об иглу – это был шприц. Иван решил, что, должно быть, его использовали какие-то наркоманы. Он понятия не имел, что в его городе живет такая прогрессивная молодежь. А что, если у них ВИЧ? Я заболею СПИДом? – размышлял Иван. А что, если и правда? Болезнь проявит себя лет через пятнадцать, а еще через пять я умру, то есть в возрасте семидесяти лет. Но это больше, чем я надеялся прожить в самом лучшем случае. На некоторое время распространение вируса приостановилось благодаря войне, поскольку немецкие и американские секс-туристы перестали приезжать на побережье. Но потом ООН больше беспокоилась о строительстве борделей, а не убежищ ну, по крайней мере, посещали их чаще. Миротворцы и все расквартированные здесь сотрудники ООН были смесью молодых гормонов и вирусов, добавьте к этой адской смеси молдавских и украинских проституток, которые в жизни не слышали о презервативах, и все существующие вирусы и бактерии могли попасть в мою кровь на кончике этой иглы. Как я могу жаловаться на одиночество? Да я в самой замечательной компании: только что мне передались старания миллионов людей. Поэзия экстаза от секса или наркотиков проникла прямо в мою кровь и кости, и теперь, в следующие несколько лет, мое тело расшифрует и прочтет ее.
Кто сказал, что Низоград – провинциальный городишко? Посмотрите на эти презервативы и шприцы. Нет, это часть мирового сообщества, как говорят социологи, «всемирной деревни». И мой отказ от поездок за границу только что был оправдан.
Хотя, возможно, какие-то мальчишки подобрали шприцы в мусорном баке возле больницы и играли с ними, притворяясь наркоманами, и этот укол не добавил в мою кровь ничего нового, кроме капельки ржавчины, и я вовсе не заканчиваю цепочку острого возбуждения, а всего лишь сижу в мрачном подземелье. Возможно, я только и заработаю что вышедший из моды столбняк.
Иван расстелил одеяло, найденное на берегу, и пошарил руками по полу, нащупав стреляные гильзы, мягкие куриные косточки, гнилые ботинки и зажигалку, которую он тут же схватил, чтобы посветить. Пальцы онемели сильнее, чем он предполагал. Но после нескольких попыток пламя все-таки загорелось, и вскоре Иван при свете зажигалки нашел целую сигарету. Он закурил, выпуская колечки дыма и печально вздыхая.
Иван проспал от рассвета до сумерек. Даже грузовые составы, громыхавшие в каких-то двадцати метрах у подножия холма, не потревожили его сон, лишенный сновидений. Когда Иван проснулся, почувствовал, что у него затекло все тело. Болели бедра, плечи, спина – в основном боль расползалась по костям. Иван вспоминал отца, хранившего кости ноги и руки в мешке из-под картошки. Что случилось с теми костями? Они все еще где-то в подвале? Или же когда наступит Судный день и все мертвые воскреснут, отец поднимется из мертвых не на кладбище, а в подвале, в мешке из-под картошки, и ему придется раздирать ткань мешка, чтобы выбраться наружу.