Я знаю, что главы небольшие по размеру и в них мало событий, но у меня так лучше получается и благодаря этому, я могу писать быстрее и выдавать обновления чаще. Главу в 10-15 страниц я буду писать полмесяца минимум, потом столько же вычитывать, переписывать и, в конце концов, приму решение не выкладывать. Т.к. автор страдает не проработанным “комплексом отличника” даже в том, в чём он не профессионал. Спасибо тем, кто это понимает.
Гарри открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнечного света, пробравшегося сквозь небольшую щель в шторах и бьющего прямо в лицо.
Мерлиновы подштанники! Где это он?
Голова трещала, будто по ней пару раз прошёлся агрессивный бладжер, окончательно лишив его возможности пользоваться своим серым веществом по назначению. Вторая попытка. Он сменил положение тела, чуть сдвинувшись выше, и снова открыл глаза. Тут же сощурился, от чего на лбу пролегла заметная складка. Без очков изображение было размытым, но тем не менее, Гарри чётко понимал, что находится в незнакомом помещении. Он больно ущипнул себя, из-за чего вскрикнул и убедился, что пока ещё жив. Так… хорошо… Что мы имеем? Он лежит на диване, заботливо укрытый пледом, руки, ноги целы, побоев, судя по всему, нет, так как чувствует он себя неплохо, если не считать, разве что, головы… Значит, он не в плену у Пожирателей — вряд ли стоило бы надеяться на столь галантное обращение с их стороны. Гарри огляделся по сторонам и заметил рядом журнальный столик, на котором было что-то похожее на очки! Точно! Рука нащупала нужный предмет и, нацепив их, молодой человек почувствовал себя гораздо увереннее.
Взору открылась средних размеров уютная гостиная в светлых тонах. Диван располагался справа от камина, в котором потрескивали тлеющие угли, отдавая последнее тепло. Возможно, поэтому было немного прохладно, и Гарри непроизвольно зарылся в плед по самую шею. Два винтажных кресла с небольшими подушками на них, узорчатый ковёр на полу, в чьей цветовой гамме переплелись коричневые и бежевые оттенки, несколько окон, в которые усиленно било солнце, ища бреши в занавесках, словно желая заглянуть в гости и составить компанию постояльцам дома. Каменная кладка была выбеленной, а сами стены украшены картинами с изображениями цветов. В углу одиноко пристроился большой книжный шкаф, полностью укомплектованный тем, для чего, собственно, предназначался. Прямо по курсу — проём, ведущий, скорее всего в коридор, а сбоку — деревянная лестница на второй этаж. Миленько… Только изучение деталей интерьера никак не помогло приблизиться к загадке его местонахождения.
Гарри потёр пальцами виски, надеясь, хоть немного уменьшить головную боль. Хоть она и была последнее время постоянной его спутницей, привыкнуть к этому так и не удалось. И после каждой попойки он чувствовал себя одинаково паршиво. Ещё раз. Диван, кресла, камин, ковёр… Стоп! На аккуратном столике, где находились очки, располагался бутылёк и клочок бумаги. Дико хотелось пить, и поэтому рука непроизвольно дёрнулась к флакону. Он принюхался и залпом отправил содержимое во внутрь. Точно, антипохмельное.
Слава Мерлину!
Где бы он не находился, хозяин этого чудного места — святой человек. Пальцы тянутся к записке и, увидев аккуратный, до боли знакомый почерк, Гарри ощущает удар бладжером в солнечное сплетение. Становится трудно дышать, будто невидимая сила изнутри сдавила его легкие.
«Гарри! На столе антипохмельное зелье, выпей, как только проснёшься. Ещё тебе бы не помешало принять душ — ванная на втором этаже, там же чистая одежда. Если проголодаешься — можешь воспользоваться холодильником, хотя сомневаюсь, что в тебя что-то полезет. Обязательно дождись меня, есть разговор. Если надумаешь сбежать — из-под земли достану и сделаю то, что не удалось даже Волан-де-Морту».
И подпись: Гермиона.
Хотя он бы узнал этот почерк из тысячи других!
Гермиона?
Записка выпадает из рук, и он, присев на диване, в панике запускает пальцы в собственные волосы, будто хочет на голове найти какие-то скрытые точки и заставить мозг работать.
Как он тут оказался?
Сердце выдаёт удар за ударом с такой силой, что кажется эти звуки эхом отзываются в комнате. В памяти начинают мелькать слайды, будто он просматривает фотоплёнку на старом проекторе. Вот он идёт по улице и краем глаза замечает женщину, которая следит за ним несколько дней.
Проклятые журналисты, нигде от них нет покоя!
Затем какой-то бар, запах сигарет, виски… много виски и разговор с незнакомкой. Для чего он подошёл к ней? Что он нёс? Неудивительно, если сегодня в газетах ему уже перемыли все косточки. Хорошо хоть Джинни улетела по работе, и ему не придётся выслушивать очередную истерику. Только не сегодня… Так, он отвлёкся, это совсем неважно. Да… он говорил с журналисткой о Гермионе. Точно. Нашёл с кем откровенничать! Идиот! Он точно идиот! Джинни права — пьянство делает посмешищем не только его, но и всех его близких. А дальше…
Мерлин и Моргана!
Вот он уже видит лицо Гермионы, такое родное, любимое, по которому ручьём льются слёзы. Он что-то лепечет, вцепляется в её колени… Она покрывает его лицо поцелуями, прижимает к себе…
Проклятье! Где тут истина, а где фантазии? Ведь он может выдавать желаемое за действительное? В конце концов, если заглянуть в его сны, то там Гермиона и не такое вытворяла. Не дай Мерлин ей прознать об этом, а то точно не избежать третьей «Авады»… Или она и вправду его целовала?
Гарри хотелось со всего маха долбануться головой об стену, хотя вряд ли бы это помогло. В конце концов, раз он находится у неё дома, то они точно как-то пересеклись. И им предстоит разговор. И от осознания этого начинали трястись колени, возвращая его в нелёгкое детство, где постоянно приходилось ждать оплеух от Дадли. Гарри стало невероятно стыдно. Мало того, что он не разбирал где явь, а где игры его воображения, так ещё судя по обрывкам воспоминаний, предстал он перед подругой не в лучшем виде. Вряд ли его пьяное тело в баре выглядело впечатляюще! Так паршиво и мерзко ещё не было. Он бухнулся обратно на диван, уткнувшись лицом в подушку с такой силой, что оправа от очков больно врезалась в кожу.
Арагог тебя подери!
Гермиона — единственный человек в этой вселённой, перед которой ему не хотелось выглядеть пьяным опустившимся чудовищем. Но, судя по всему, он превзошёл самого себя. Щёки залила краска стыда, словно у скромной старомодной и впечатлительной барышни. Первой мыслью было сбежать, трансгрессировать отсюда побыстрее, чтобы не видеть осуждения в любимых шоколадных глазах, не оправдываться… Но он тут же отмёл её. Желание встретиться с подругой оказалось сильнее, иногда даже казалось, что он душу ради этого готов расколоть, уподобляясь Волан-де-Морту. Гарри тяжело вздохнул, принимая неизбежный факт того, что придётся шагнуть в этот страх. Поговорить с ней. Объясниться. Если понадобится — вымаливать на коленях прощение. И самое лучшее, что он мог пока сделать — это принять душ и постараться привести себя в приличное состояние. Он наверняка выглядит омерзительно. И, смирившись с неминуемым, Гарри поплёлся по направлению к лестнице: судя по инструкции, наверху располагалась ванная.
***
Гермиона всю ночь не сомкнула глаз. После вечерних приключений в маггловском баре в голове роем пчёл перемещалось столько мыслей, что за ними трудно было уследить. Как только ей удалось немного успокоиться, она вывела Гарри на улицу и трансгрессировала прямо сюда. Уложила его на диван в гостиной, благо он быстро отрубился. Затем посильнее затопила камин, приготовила зелье и поднялась в спальню. Даже тёплый душ не принёс должного расслабления и успокоения. В итоге, произучав деревянные балки на собственном потолке до самого утра, Гермиона написала записку, трансфигурировала чистую одежду из своей старой пижамы, и отправилась в кофейню.
Помощница сегодня выйдет только в обед, а пока необходимо переделать кучу дел. Да и Гарри в любом случае проспит до полудня после всего произошедшего. А ей нужно отвлечься, проветриться и подумать. Закончив работу и дождавшись миссис Брегг, Гермиона медленно побрела домой, наслаждаясь уже весенним ярким солнцем и зимней морозной свежестью. Ей нравился этот контрастный горный климат. Она шла с пакетом ароматных булочек, слушая первые птичьи трели и любуясь сверкающим россыпью бриллиантов снегом, который ещё плотно покрывал дорожки из брусчатки и слепил глаза.