Седой низкорослый мятежник, давно уже бежавший рядом с путником, слегка толкнул его в плечо и ободряюще сказал:
— Смелее, желторотый! Шире шаг, не отставай!
Толпа, гремя мечами по щитам, неистово кричала:
— Бей!
— Бей! — подхватил седой и снова обратился к путнику: — Я в пятый раз уже иду на штурм. Они не сдерживают натиск и бегут. Держись меня, все будет хорошо.
Да, так надежнее, вернее. Ему нет дела до того, из-за чего и с кем мятежники затеяли войну. Любой ценой он должен оказаться в городе — вот его цель.
И он бежал. Седой время от времени подталкивал его и что-то восклицал, но в общем шуме слов нельзя было расслышать.
Ущелье вскоре кончилось, толпа скатилась на просторную равнину, покрытую черной сожженной травой. Вдали, извиваясь, пролегала, ослепительно желтая лента реки, а сразу же за ней возвышались высокие стены и башни.
— На город! Бей! Мятеж! — ревела толпа и бежала к реке.
Завидев реку, путник невольно сбавил бег и начал отставать.
— Стой! Ты куда?! — вскричал седой и замахнулся на него мечом.
— Я… Нет! Ты что?! — И путник побежал быстрей.
— Боишься? Пустяки! — сказал седой. — Держись меня, не отставай.
— Что там? Откуда этот жар? — спросил, с трудом переводя дыханье, путник.
— Как что? Река! — сказал седой.
— Но почему я задыхаюсь?
— С непривычки. Это река огня. Они надеются, что мы не сможем перейти через нее… Скорее, желторотый! Шире шаг!
Толпа бежала, не сбавляя шага. Река неумолимо приближалась, жар от нее все более стеснял дыхание, Седой подбадривал:
— Скорей! Скорей! Все будет хорошо… — и вдруг остановился, крикнув: — Ты куда?! Ослеп?
Путник, толкнувшись в чью-то спину, замер, осмотрелся. Толпа вокруг него остановилась и кричала:
— На штурм! Бей! Не щадить! На штурм… — и вдруг все разом замолчали.
Путник вопросительно посмотрел на седого, и тот сказал:
— Готовятся. Сейчас пойдут.
— Но как? Ведь там огонь!
— Значит, пойдут в огонь. Перегородят реку. Будет мост… Вот почему я никогда и не бегу в первых рядах, — и, оглянувшись, седой крикнул: — Где таран? Таран сюда! За мною, желторотый!
Таран — огромный и тяжелый брус ржавого железа — с трудом подняли над толпой и понесли к реке. А там…
Стоял многоголосый дикий крик; мятежники с упорством муравьев бросались с берега и исчезали в огненной реке, но им на смену подбегали новые и новые — и через реку начал подниматься мост — запруда из сгоревших тел. Мятежники бежали, падали, сгорали — мост удлинялся и тянулся через реку к городу. Со стен на мост летели камни, стрелы — а мост все удлинялся… и, наконец, достиг другого берега. Толпа немедля расступилась, и по телам сгоревших понесли таран. Среди несущих был и путник. Запыхавшийся, потный, весь в копоти и саже, он думал, как и все, лишь об одном — скорей, скорей, скорей!
Ударили тараном в стену раз, другой — стена не поддавалась. Сверху на мятежников бросали камни, лили кипящую смолу, и кое-кто из осаждавших падал, но другие били в стену. Стена трещала и дрожала. Крики, вопли, ругань, толкотня, удары. И…
Стена раскололась и рухнула. С радостными воплями мятежники бросились в пролом, вбежали в город…
И остановились, смолкли. Город был пуст, словно вымер. Пустая площадь, выложенная черным камнем, черные дома… и черный же, мрачный, высокий дворец, вдоль лестницы к которому возвышались статуи кошмарных, безобразных чудищ.
Седой, хромая, вышел из толпы и поднял меч. Ближайшее из чудищ со скрежетом раскрыло пасть и злобно зашипело. Из пасти вырвался огонь, глаза зажглись зеленым светом. Седой ударил чудище мечом — оно истошно завизжало и, оживая, стало медленно сползать с пьедестала. Седой неловко отскочил. Чудище, рванувшись вслед за ним, не удержалось и с грохотом упало на мостовую. Седой призывно закричал:
— Бей! Бей его! Чего вы ждете?! Эй, желторотый, помоги!
Путник, стоявший к нему ближе всех, не шелохнулся, зато на помощь бросились другие. Поверженное чудище лежало на боку и неуклюже отбивалось лапами, размахивало крыльями — напрасно. Его крошили, разбивали по частям, топтали. Собратья чудища, стоявшие вдоль лестницы, пытались побороть оцепенение и расползтись, укрыться; все они корчились и извивались… но поздно — их и самих уже рубили, сталкивали вниз, и они падали на площадь, где разбивались вдребезги. Пыль, грохот, стоны умиравших чудищ…