– Но так ли обязательно ему вообще этим заниматься? – вырвалось у Кристины. – Быть психотерапевтом, я имею в виду? Я и дети и раньше почти не видели Синдре, он пропадает в церкви днями напролет… а теперь еще это духовное консультирование… Вы ведь с мужем уезжаете куда-нибудь почти каждые выходные…
– Мы работаем на Господа, – сказала Эва без тени иронии. – Ради кого нам усердствовать больше?
– Но вы ведь иногда устаете, верно?
Кристина не заметила, что брови Эвы нахмурились, а в голосе появилось неприкрытое раздражение.
– Всех нас одолевают нечистые мысли, Кристина. – Эва встала, давая понять тем самым, что разговор окончен. – Нечистые мысли мужчин проистекают от похоти, но ведь и мы, женщины, не лучше, или как? Ты хочешь чаще видеть своего мужа? За чей счет, позволь спросить? За счет Иисуса Христа? Или провести вечер с тобой и детьми перед телевизором для него важнее, чем подготовить себя и всех нас к Судному Дню? Можешь ли ты ставить свое семейное благополучие превыше спасения всех членов нашей общины? Думаю, Кристина, тебе нужна помощь Господа, чтобы взглянуть на ситуацию шире. Не останавливайся, верь, приблизься к Христу еще на один шаг.
С этими словами Эва покинула комнату, а Кристина осталась сидеть в кресле, маленькая и уничтоженная. Ей потребовалась еще пара месяцев, чтобы осознать, что в тот день в лице Эвы она потеряла друга и приобрела врага. Никому в Кнутбю не было позволено критиковать Эву Скуг безнаказанно.
В начале февраля Кристина родила прекрасно сложенную девочку, 4,7 кило весом. Таков был результат решения, принятого ею в тот вечер, когда Синдре сообщил о покупке дома. Два дня мать и дочь провели в родильном отделении Академической больницы в Уппсале, и все прошло хорошо, потому что у роженицы имелся кое-какой опыт. В общем, в четверг вечером вся семья была дома.
Антон не особенно интересовался младшей сестрой, зато Ирис сразу выразила готовность стать для нее второй мамой. Она днями напролет нянчилась с маленькой Эльсой, проявляя редкое терпение, чему Кристина не переставала удивляться. Неужели это ее самовлюбленная Ирис, никогда и ни в чем не желавшая уступать маленькому Антону? Или все дело в Кнутбю, как говорит Синдре, и в той атмосфере любви, которая окружает здесь девочку?
Кристина на время освободилась от своей повседневной работы. Странно, но она ощущала это именно как освобождение, притом что и до того никто не принуждал ее возиться за «спасибо» с чужими детьми.
Мамы все так же каждое утро приводили малышей в дом Форсманов, только теперь ими занималась Ясмина. Кристина же почти не спускалась со второго этажа, где прекрасно проводила время с Эльсой и Ирис.
Эльса была тихим ребенком, – хорошо спала ночами, ела, сколько нужно, и не трепала маме нервы попусту. Она росла послушной, не в последнюю очередь благодаря жестким воспитательным методам старшей сестры.
В первые недели изоляции с Эльсой и Ирис Кристина почти не видела Антона и Синдре и почти не думала о них – это ее удивляло. Кристина помнила, что пасторы следят за ее мужем. Синдре возвращался домой поздно вечером и засыпал на диване в гостиной, чтобы не будить ее и малышку, и это тоже было верным признаком того, что беспокоиться не о чем.
Труднее давалось смириться с тем, что она стала забывать об Антоне. Но ведь и он был рядом, внизу, где проводил дни в компании сверстников. В глубине души Кристина понимала, что дело в другом. Она тосковала не по Антону и детям на первом этаже и мечтала вовсе не о том, чтобы спокойно вымыть голову в ванной. Ее тянуло дальше, прочь из Кнутбю. В голове сам собой складывался план побега.
Это были нечистые мысли. Должно быть, их внушали Кристине бесы, о которых так любили говорить Эва и Синдре, и она боролась с собой, как могла. Но стоило Эльсе уснуть в деревянной кроватке, как Кристина садилась в кресло у окна и глядела на леса и луга, просыпающиеся под лучами весеннего солнца. Так хотелось пробежаться по черной земле, закинув на плечо потертую спортивную сумку, которой Кристина так давно не пользовалась. Вернуться в Вермланд, к маме и папе, в ту жизнь, которая могла бы быть другой, не повстречай Кристина однажды Синдре Форсмана.
Кристина представляла, как стоит на автобусной остановке, и ни одна живая душа в общине еще понятия не имеет о том, что уже произошло. Гренста и все эти люди, желавшие ей только добра, в прошлом. И все ее связи – с детьми, мужем, Эвой – оборваны. Свобода – вот чего не хватало ей для счастья.
Конечно, это были не более чем мечты. Кристина не могла оставить ни новорожденную Эльсу, ни Антона, ни Синдре, в верности которому поклялась перед Господом, а потому ей не оставалось ничего другого, как только собрать волю в кулак. Тем более что Ясмина вполне справлялась с обязанностями няньки, разве что иногда прибегая к помощи мам. Ее норрландская угрюмость смущала многих, с другой стороны, молчаливые женщины меньше жалуются. Вместо того чтобы протестовать или плакаться, Ясмина замыкалась в себе и только сверкала глазами из-под черной челки.