Остальная часть полукруга разъехалась створчатыми заслонами, как это делают обсерватории с телескопами, позволяя осветить мрачные пространства светом догорающего солнца, которое практически село за горизонт.
— Я здесь, я повсюду. Аурэлян «Победивший Смерть».
Маритон кинул взгляд на гигантский трон, поставленный посередине комнаты. К нему устремляются сотни проводов, а высокий престол усеян десятками системным блоков и паутиной проводов. Его трёхметровая тронная конструкция усеяна аппаратами компьютерной техники, отчего получается конструкция пирамиды. Но больше всего взгляд привлекает не технико-компьютерная фантасмагория, которая окружила существо, ранее бывшее человеком, а как раз сам Апостол. Этот «человек» укрытый чёрным балахоном, расшитый алыми непонятными узорами, с мертвенно-бледным лицом и под ткань одежды уходит множество трубочек, десятки штук, которые видимо исполняет одну цель — поддерживать жизнь. Только всё, что ниже лба и глаз скрыто за маской с трубками, закрывшей челюсть, щёки и большую часть носа. В очах стоит могильный холод и отсутствие всякого намёка на жизнь — они выбелены, лишены радужки и зрачков. Волос нет совсем — вместо них лысина на коже, которая похожа на бледную веленевую бумагу. Ничего не зашевелилось у Апостола, когда он стал сотрясать амфитеатр голосом полным механического скрежета и доносящегося отовсюду:
— Я за вами наблюдал взглядом тысячи глаз по всему городу. Искренне восхищён вашей самоотверженностью и храбростью, но она тщетна. Вы ведёте мир навстречу его гибели, даже не подозревая об этом, — голос Апостола холоден и статичен, лишён фанатичного напора проповедников. — Мой совершенный разум выстроил цепочку неоспоримой логики, которая приводит социальный конструкт, выстроенный на постулатах Рейха к неминуемой гибели.
— Ты… смотришь через технику? Через камеры на улицах? — дрожащим голосом спросил Маритон. — Но как такое возможно?
— Я всегда в двух мирах — в материальном, и информационном, — речь вновь доносится отовсюду. — Я не могу стать единицей и нулём, не могу слиться с Макшиной всем своим естеством из-за уз плоти, которым я вынужден потакать, чтобы удерживать жизненные системы в работе. Но я слежу за всем через информационно-электронные потоки, контролируя каждый аспект жизни програманн.
— И сколько ты так властвуешь? — звучит вопрос от Аурона с вызовом и рыком, опирающегося на клинок как на клюку. — Не уж, то ты действительно победил смерть?
— Да, я существую больше двухсот лет на этой земле, Аурон Лефорт. Некогда подключённый к аппаратам жизнеобеспечения и поддержки жизнедеятельности я медленно сращивался с миром Макшины, пока не врос в неё. И она благословила меня вечной жизнью, — секунда молчания переменилась металлическим обращением к «Крестоносцу». — Я вижу, что твой взгляд выражает удивление, но оно напрасно. Я вижу тебя через сеть и нахожу там информацию о тебе в полном объёме. Но вы ведь пришли сюда не за этим?
— Да, — Маритон вздёргивает автомат и уставляет дуло на Апостола. — Мы пришли покончить с Информократией и её порядками. Мы пришли окончить твоё правление.
— Информократия не просто моя власть, — так же хладно оппонирует Аурэлян. — При ней информация основной источник власти — она наделяет потоками распорядительных полномочий в соответствии с количеством всяческих данных и умением ими распорядиться. И, следовательно, тоталитарная власть тех, кто владеет информацией, кто наиболее просвещён в методах и комплексного использования, полное подчинение им во всех идейных аспектах, и будет Информократией. То есть это светлое правление умнейших и достойных людей.
— Это тирания, — прорычал Аурон. — Тирания лжецов и преступников, захвативших информационные потоки и губящих людей во имя безумия, — пистолет «Крестоносца» устремился в сторону Апостола.
— Ваш Рейх являет собой жуткое зрелище тоталитарного деспотизма одной личности и религии в целом, — хладно парирует Аурэлян. — Вы несёте за собой только сумрак новой ночи и не можете понять, что вы глашатаи новейшего средневековья.
Маритон смотрит на практически иссохшее тело, на полутруп и готовиться дать выстрел, но что-то в душе его останавливает. Не каждый день выдаётся шанс одним выстрелом прикончить целую державу, непоколебимо стоявшую против всякой угрозы. Сомнения предательской рукой оттягивают палец от крючка, но воля его снова заставляет