Катя приложила обе руки к сердцу и, закатив глаза, покачала головой. Затем, повернувшись к кому-то, приложила палец к губам. Прислушалась к коридору и вдруг решительно приоткрыла окно.
– Андрюшенька, солнышко! Как я рада, что ты пришел!
Хоршев расстроганно смотрел на нее.
– Здравствуй, Катюша. Ну как ты?
– Да вот, болею все. Ты получил записку?
– Конечно, вот и пришел сразу.
На лице Кати возникла виноватая улыбка.
– Вот, уезжаю завтра. В тихий час заедут. – Помолчав, добавила. – Мы ведь еще увидимся?
– Конечно. На следующий год.
Он уже знал, что скорее всего в лесную не вернется, и эта встреча была прощальной. Но не хотел расстраивать девушку.
Врач уже шла по палатам, совершая вечерний обход. Дежурившая у двери девочка шепотом предупредила об опасности. Оглянувшись, Катя быстро высунулась из окна и, обхватив парня за шею, крепко поцеловала.
– Ты только не забывай меня, Андрюша! ...
Глава 42
Три раза в неделю в классах проходила уборка. Обычно ее проводили двое дежурных, мальчик и девочка, сидящие за одной партой. График дежурств составлялся аж в начале учебного года и соблюдался неукоснительно. Исключение составляла лишь «большая пятерка». Эти парни принципиально не желали участвовать ни в каких «общественных работах», заставляя других вкалывать вместо себя. Конечно, все это не афишировалось и делалось тайком от Альбины.
Майя быстро возила шваброй между партами, проходя ряд за рядом. Роли дежурных распределялись так: парень таскает ведро с водой, тряпку и швабру, протирает пыль, а девушка моет полы в классе. Обычно партнером Майи был ее сосед, Олег Шевчук. Поначалу он с энтузиазмом воспринимал уборку как возможность пообщаться с принцессой наедине. Но потом, получив несколько отказов на предложения «гулять», Олег быстро охладел к почетной обязанности. И поэтому без раздумий согласился уступить свою очередь Колесову, который попросил его об этом.
– Давай, Витюня, удачи! Только фиг у тебя чего выйдет...
Быстро протерев пыль с учительского стола и подоконников, Витя сел верхом на парту и стал наблюдать за девушкой своей мечты. Его била дрожь. Он уже давно с нетерпением ждал этого дня, заранее договорившись с Шевчуком. И сегодня твердо решил объясниться Майе в своих чувствах. Колесов до сих пор не мог забыть прикосновения ее губ на той репетиции, и в нем теплилась надежда, что этот поцелуй был неспроста.
– Майя, давай я тебе помогу.
Девушка чуть улыбнулась и передала швабру добровольному помощнику. Тот наклонился и стал прилежно драить пол, краем глаза следя за Майей. Она устало потянулась и села за учительский стол.
– Ой, как хорошо. Спасибо тебе, Витя.
Колесов смущенно посмотрел на нее.
– Майя, а можно я тебе что скажу?
– Слушаю Вас внимательно. – Она уже поняла, о чем пойдет речь.
Юный паж покраснел словно рак и, заикаясь от волнения, с трудом выдавил из себя:
– Ты мне нравишься. Очень-очень.
Майя с грустной улыбкой смотрела на него. Витя уже собрался было продолжить и высказать все заготовленные слова, как вдруг дверь резко распахнулась, и на пороге появился Черныш. При виде волка Колесов сразу замолчал и снова стал шуровать тряпкой.
Черныш торопливо направился к своей парте. Проходя мимо склоненного над щеткой пацана, он не смог удержаться и с размаху влепил такого пинка, что тот растянулся на полу вместе со шваброй.
– Смотри, чтоб чисто было! Я вернусь, проверю.
Добравшись до места, Черныш пошарил там и достал какой-то сверток. Затем полез в закрома Акелы и выудил еще один такой же. Довольно хмыкнув, он уложил добычу в пакет и быстро пошел обратно. Витя уже успел подняться и, дрожа от унижения, отряхивал рубашку. Остановившись перед ним, вредный волчище сделал пацану «смазь». Стиснув пальцами его щеки, Черныш с гадливой улыбочкой процедил:
– Ух ты, сюси-пуси! Мордашечка. Смотри у меня...
Он кинул взгляд на часы, ругнулся и, не обращая внимания на Майю, выбежал из класса.
Колесов стоял потрясенный и уничтоженный. Страшный стыд испепелял его, он готов был провалиться сквозь землю. Не в первый раз ему приходилось терпеть от волков, но сейчас это произошло в такой неподходящий момент, на глазах у его кумира... Слезы обиды и унижения хлынули по его лицу. Он сел за парту и расплакался, закрыв лицо руками.