...Сначала грубый мужской жлобский голос спросил:
- Чего надо?
- Не чего, а кого. - Поправил его через неоткрываемую дверь суровый Казарян. - А надо мне Ленчика Ходжаева.
Теперь поправил голос:
- Алексея Эдуардовича, - и замолк. Казарян пнул ногой роскошную дверь, заглянул в глазок (он не светился, в него смотрели) и поинтересовался хамски:
- Открывать думаешь?
- Алексея Эдуардовича подожду.
Ждали недолго. Баритональный тенор весело спросил (опять же через дверь):
- Это ты, Роман?
- Рядом, значит, с холуем стоял! - с удовлетворением догадался Казарян. На что холуй отреагировал немедленно:
- Полегче, ты, пока уши целы!
- Мусульманин, что ли? - опять в догадке осведомился Казарян.
За дверью отчетливо заскрипели зубами, сразу же шум легкой борьбы, а затем успокаивающий всех и вся голос Ходжаева:
- Уймись, Аскерчик, он не со зла!
- Он у меня еще попляшет, армянская морда! - не успокаивался холуй, в голосе которого уже ощутимо скрежетал акцент.
- Спокойней, спокойней, Арсенчик! И учти, во мне одна восьмая крови армянская - с едва уловимой угрозой завершил миротворческую свою миссию Ходжаев и открыл дверь.
- Ходжикян! - подтверждая частичную принадлежность визави к армянскому народу, приветствовал его Казарян.
- Казаров! - обрадовался возможности исковеркать фамилию гостя Ходжаев. Довольные каждый самим собой, они, обнялись, похлопали друг друга по спинам и расцепились, наконец.
Казарян огляделся. У вешалки, роскошной вешалки - гардероба стоял рослый кавказский качок - сверкал глазами и тряс губами. Казарян, на ходу снимая плащ, направился к вешалке. Качок стоял, как приколоченный к полу. Казарян, стараясь не задеть его, повесил плащ, двумя руками погладил свою прическу и вдруг неуловимым коротким движением нанес кованым башмаком страшный удар по левой голени кавказца. Ничего не понимая от дикой шоковой боли кавказец медленно сгибался, когда Казарян ударил его правой в солнечное сплетение. Качок не сгибался, он теперь сломался на двое. Казарян схватил его за волосы и ударил его голову об резко идущее вверх колено. За волосы же с трудом отбросил в сторону.
Ходжаев задумчиво наблюдал за этой операцией. По завершении ее подумал немного, разглядывая существующего в отключке телохранителя, и твердо решил, что:
- Ты прав, Рома. За неуважение, за невоспитанность надо наказывать. Они вдвоем ждали, когда молодой человек откроет глаза. Он открыл их минуты через две, а еще секунд через двадцать взгляд этих глаз приобрел некую осмысленность. Теперь он мог кое-что понять (из элементарных вещей), и поэтому Казарян объяснил ему:
- Я - не армянская морда. Я - пожилой, уважаемый многими неплохими людьми человек, который повидал на своем веку многое. В том числе и таких бакланов, как ты. Запомни это, каратист.
Баклан-каратист смотрел на Ходжаева, который сочувственно заметил:
- Никогда не выскакивай, не спросясь, Аскерчик. Встань и умойся, - и уже Казаряну: - Прошу, Ромочка.
И ручкой, эдак с вывертом изобразил приглашающий жест вообще и ко всему: входи, пользуйся, бери! Казарян осмотрел извивающийся коридор со многими дверями и полюбопытствовал:
- У тебя музыкальная комната есть?
- У меня все есть, как в Греции.
- Вот туда и пойдем. А ты еще и грек, оказывается?
- Был одно время. - Признался Ходжаев, увидев, что каратист, пошатываясь, направился в ванную, распорядился ему вслед: - Умоешься, слегка очухаешься - нам выпить в студию принесешь.
И впрямь студия, звукозаписывающая студия с новейшим оборудованием.
- Включи чего-нибудь погромче, - попросил Казарян, взял в каждую руку по стулу и поставил их рядом с большим динамиком. Ходжаев поиграл на клавиатуре пульта, и понеслась Мадонна. Вкусы у кандидата искусствоведения были примитивные. Кандидат еще что-то поправил на пульте, убедился, что все в порядке, и направился к Казаряну и двум стульям. Уселись.
- Следовательно, ты считаешь, что меня слушают, - констатировал догадливый Ходжаев.
- Вероятнее всего, Ленчик.
- А почему, как думаешь?
- Потому что ты на них работаешь.
Мадонна сексуально визжала. Ходжаев, мутно глядя на Казаряна, подмычал мелодии, не стесняясь, энергично поковырялся в носу и, естественно, хорошо подумав во время свершения перечисленных актов, спросил:
- Считаешь, что я в Конторе служу?
- Для такого вопроса ты слишком много думал. Значит, ты думал о другом, Ленчик. Темнить собираешься?
- Сейчас я никому не служу, - цинично (не отрицая, что служил, когда надо и кому надо) признался Ходжаев, а далее продолжил уже о другом:
- Времени совсем нет, понимаешь, Ромочка? Игорный бизнес, оказывается, непростая штука. Кручусь, как белка в колесе, по восемнадцать часов в сутки.
- А с дамочками как? - тоже о другом спросил Казарян.
- С дамочками туго. Забыл, как это делается.
- И не вспомнил, когда к тебе Татьяна Горошкина явилась?
- Так, - выпучив от сосредоточенности глаза, бессмысленно изрек Ходжаев и повторил: - Так... что ты знаешь, Рома?