Англичанин Женя, лицо которого частично (челюсть и рот) было освещено строгой, удобной и дорогой настольной лампой, сидел за письменным столом, рассматривая, видимо, свои нежные руки, лежавшие на ослепительно яркой лужайке столешницы. Настольная лампа нынче была единственным источником света в громадном кабинете, и поэтому силуэт плейбоя Димы еле просматривался на фоне деревянной панели стены, вдоль которой плейбой прохаживался.
- Почти с нулевым допуском можно предложить, что Смирнов стопроцентно вычислил так называемый светский круг Курдюмова, - сделал окончательный вывод Англичанин и указательным пальцем правой руки волчком раскрутил на сверкающем зеленом сукне сверкающее автоматическое золотое перо.
Плейбой, привлеченный необычным сверканием, приблизился к письменному столу и стал видим - в изящном и легком двубортном костюме, в ярком, по нынешней моде, галстуке.
- Вычисляют теоретики, - сказал он. - Пропустил через сито, отсчитал возможных, обнюхал проходящих, безошибочно определил тех, кого надо и пошел копать лисьи норы. Фокстерьер, чистый фокстерьер!
- Мастер, - поправил плейбоя Англичанин. - Маэстро. А наши вожди вот таких пораньше, с глаз долой, на пенсию! Их что, вождей-то наших, человеческое уменье раздражало, а Дима?
- Ага, - подтвердил Дима. - Особенно когда это уменье и не пряталось, а показывалось: делается все это вот так, вот так и вот эдак. Когда профессионал таким образом покажет и расскажет, вождю обидно становится: ясно все, вроде просто и остроумно, а он, вождь, и не допер. Раз не допер, значит, тот, кто проделал все это, вождя перестает уважать. А если вождя не уважают, он уже и не вождь вовсе. И тут же приказ: не уважающего - с глаз долой.
- А мы? - спросил Женя.
- Что мы?
- Как мы уцелели?
- Мы-то... - плейбой мечтательно улыбнулся. - У нас тайна, Женя, тайна ужасная, тайна прекрасная, тайна вдохновляющая, тайна содрогающая, тайна направляющая. Мы не люди, Женя, мы лишь медиумы, инструмент, через который вожди знакомятся с подходящей в данный момент тайной. Инструмент этот доносит до вождей тайну, и они, обладая ею, становятся над толпой простых смертных, как боги.
- Хорошо мы жили, а Дима? - спросил Англичанин.
- Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего, как пела когда-то Алла Борисовна Пугачева, - ответил неопределенностью плейбой.
- А сейчас лучше? - допытывался Англичанин.
- Проще.
- Угу, - согласился Англичанин Женя. - По-простому решили: в ближайший понедельник я из этого кабинета выметаюсь.
- Иди ты, Женька! - искренне удивился плейбой, вмиг потеряв европейский лоск. - Столковались, значит, подлюги!
- Столковались. Обидно, конечно, в кабинет без комнаты отдыха переезжать, но что поделаешь... Дела-то остаются за нами. - Англичанин, решив покончить с лирикой окончательно, кнопкой на столе включил общее освещение, тем самым обозначив начало деловых переговоров. - Что делать нам с так называемым светским кругом?
- Краснов, актрисочки, Алуся наша всем любезная, Пантелеев с Прутниковым - пустые номера. Пусть твой фокстерьер копает до усрачки.
- Федоров?
- Наплевать и забыть. Он даже полезен, потому что много времени у них отнимает. Опасен - Савкин!
- На заметке, - отметил Англичанин Женя. - Как по твоему ведомству? Как Зверев?
- В порядке. И не более. Пусть пока действует.
- А он хорошо действует, да Дима?
- Нравится он тебе.
- Ага. Люблю интеллигентов.
- Простите, я очень жалею старушек. Но это единственный мой недостаток, - продекламировал ни к селу, ни к городу плейбой.
- Это откуда?
- Из Светлова, Женечка, из замечательного советского поэта Михаила Светлова.
- А я уже подумал, что это у тебя такой единственный недостаток. Хотя теперь твердо знаю, что такого недостатка у тебя быть не может.
- Это я-то не жалею старушек?
- Ты никого не жалеешь, Дима.
- Кстати, как и ты, Женя.
32
Второй день Сырцов основательно сидел на Василии Федоровиче. Основательность сидения предопределило перспективное существование треугольника: Юрий Егорович - Курдюмов (через записку) - Василий Федорович, в котором в качестве биссектрисы пунктиром обозначился давний Смирновский знакомец Александр Петрович Воробьев. Этот, после того, как на него довольно бесцеремонно надавил отставной хромой полковник милиции, дал кое-какие исходные. Итак, Василий Федорович Прахов. 49 лет, женат. Двое детей. Сын по окончании МГИМО корреспондент АПН. Дочь - искусствовед, совладелица частной художественной галереи.
Подходящее образование детям Василий Федорович сумел дать потому, что в свое время активно занимался комсомольской работой, которая вывела его во Внешторговскую Академию, а потом во Внешторгбанк, где и дослужился до начальника управления.
А вдруг - рисковый какой человек! - два года тому назад Василий Федорович смело поломал партийно-государственную карьеру и на утлом суденышке финансово-экономического опыта и образования бесстрашно ринулся в бурный океан частного предпринимательства. Постепенно, незаметно и неизвестно откуда появился начальный капитал, довольно внушительный, кстати, для начала и, как сказал Жан-Жак Руссель, завертелась карусель. Обзаведясь капиталом, фирма выдумала себе загадочно громкую аббревиатуру, цифры и буквы которой замелькали на экранах телевизоров, на громадных фундаментальных афишах, прикрепленным к многочисленным московским брандмауэрам, на заборах новостроек (заборов много, а новостроек мало), на афишках, которые попадались даже в щепетильном метрополитене.
Худо-бедно, но теперь и Москва, и весь бескрайний Советский Союз знали, что есть в нашей многонациональной стране фирма, на которую можно положиться. И многие положились.
Один из первых частных банков раскрутил миллиарды, а председателем правления этого банка был Василий Федорович Прахов. Фамилия, правда, для клиента настораживающая, но кто же из деловых и заполошенных в постперестроечной суете обращал внимание на настораживающие звукосочетания фамилия банкира!
Банкира водить - пролежни зарабатывать. Банкир в банке сидит, а нуждающиеся в нем к нему сами бегут. Прахов сидел в банке, а Сырцов в предоставленном ему Смирновым новом ходком - не нарадуешься, - цвета ракеты "СС-20" солидном "Рено". Но радоваться не приходилось: Прахов, как приезжал из дома, так и сидел до упора, чтобы после сидения сразу домой. Лишь одну любопытную деталь обнаружил Сырцов: помимо ярко выраженных громких охранников, которые водили Прахова чуть ли не под белы руки, усаживали, как инсультного, в автомобиль, а в автомобиле не покидали заднего сиденья, с которого неподвижными сонными взорами обозревали путь (один - впереди, другой - сзади), на очень длинном поводке пас банкира серьезный наряд из четырех человек в мощном "Чероки-джипе". Не для того чтобы осуществлять дальнюю охрану, а для того, чтобы фиксировать возможную за банкиром слежку. Сырцов ушел из-под них чудом: по совету старого хрена Смирнова, он в первый день, в первую поездку Прахова домой пустил перед собой одноразово определенного ему в помощь агента из "Блек бокса" с радиосвязью. Тут-то он и заметил сурово рванувшийся в бой наряд на "Чероки-джипе", а, заметив, легко отцепил агента от Прахова. Сам же водил теперь "Чероки".