- А имя-фамилию клиента, который с вами был, не помнишь?
- Звали-то Димой вроде, а по фамилии не представился.
- Ну, а чем занимается, кто такой в этом мире - разговор не шел?
- Вроде во Внешторге работает, потому что о купле-продаже говорил.
48
Алик долго-долго смотрел на утихавший живой огонь. Знамя пламени сначала было разорвано на флажки, а потом превратилось в маленькие вымпелы, которые неожиданно возникали на пепельно-бордовых останках поленьев. Каминный костер умирал. Спиридонов перевел взгляд на собеседника и негромко, по-доброму спросил:
- Зачем вы нам тогда врали, Гена?
Геннадий Пантелеев особой кочергой измельчил угли в камине, повесил кочергу на специальный кованый столб, где уже висели лопатка и щипцы, вздохнул, откинулся в кресле и возразил:
- Мы не врали, Алик. Мы умолчали.
- Почему? - почти надрывно потребовал ответа Спиридонов.
- Почему? - Пантелеев задумался и ответил: - Я сам не уверен, что знаю почему. Ну, наверное, в данном конкретном случае нам показалось, что, расскажи мы всю правду о Курдюмовских визитах, это будет выглядеть в какой-то степени предательством. Мы не соврали. Мишка даже подробно вам рассказал о том, как уходит отсюда неучтенная международной квотой часть изделий. Вы же сделали соответствующие выводы из его рассказа?
- Сделали, - подтвердил Спиридонов. Перед ним вместо огня была куча золы.
- Будто и не врали мы, да? - продолжал размышлять вслух Пантелеев. И не предавали. А в общем и целом получается, что замешаны в чем-то грязном и вонючем. Знаешь, за последние два-три года появились неизвестно откуда новые люди, много новых людей. Откуда они, Алик?
- Откуда и мы с тобой. Только к "новым" добавь еще и молодые...
- Вероятно, ты прав. Но, новые они или молодые, они чужие. А те, с кем мы сталкивались, рядом жили, общались, кому подчинялись, кем командовали, кого любили, кого презирали последние тридцать с лишним лет свои. Чиновники, художники, писатели, гебисты, партийные функционеры, подпольные воротилы - все сжились, переплелись друг с другом так, что не поймешь, где друг, а где враг. Возьмешь топор, решишь - отрублю от себя года, тяпнешь и, оказывается, сам себе два пальца отрубил.
- Курдюмов - вор, а те, кто ему помогали и помогает, грязные убийцы. Здесь, Гена, топором по своим пальцам не попадешь.
Пантелеев не успел ответить: в полутемной гостиной неожиданно и бесшумно, как граф Монте Кристо, объявился Михаил Прутников.
- Без меня выпиваете? - вопросом обличил Михаил.
- Алик за рулем, мне не охота... Мы сегодня не пьем, Миша.
- А я пью! - решил Михаил и направился к бару. Вернулся с нужной бутылкой и тремя, на всякий случай, рюмками, поставил их на журнальный столик, столик приспособил поближе к камину, к камину же подтянул третье кресло для себя, из шести поленьев сложил в камине новый колодец, кинул в него подожженную бересту и сел, слава богу, в свое кресло, ожидая, когда из искры возгорится пламя: - Есть такой романс: "Ты сидишь у камина и смотришь с тоской, как печально огонь догорает". Он не для меня, мальчики. Так будете вы пить или нет?
- Нет, - решил Пантелеев.
- На нет и суда нет, - Прутников налил себе полную рюмку и, разглядывая ее на разгоревшийся каминный свет, спросил у Спиридонова: Для начала разоблачать меня будете или мне самому разоблачиться?
- У нас самообслуживание, - сказал Пантелеев.
- Ну, раз так... - Прутников махом выпил, втянул в себя воздух, поставил рюмку на столик и приступил к сеансу саморазоблачения: - Без экивоков сообщаю вам, мсье Спиридонов, что я - приспособленец и соглашатель. Но, как истинный приспособленец и талантливый соглашатель, я очень чувствую особенности той или иной ситуации. Тогда, пришел на свиданку с вами, я сразу просек, что Гена крутит, не хочет говорить все и вмиг пустил разговор на сугубую технологию, процесс без личностей. Я ощущал Генино состояние, да и сам находился в таком же: какие-никакие, а все - свои и продавать их негоже, некрасиво как-то...
- Мишка, я об этом Альке уже говорил, - перебил его Пантелеев.
- Тогда о чем собственно, говорить?
- Вспомните тот случай, когда Курдюмов навестил вас с дамочкой и приятелем. Вы с Геной их в резиденции какой-то принимали.
- Как же, отлично помню! - порадовался на свою хорошую память Михаил Прутников. - Но в каком аспекте этот эпизод вспоминать?
- Аспект один, Миша. Все про приятеля, - с ленинской простотой изложил суть дела Алик.
- Что должен чувствовать еврей, в порядке исключения занимающий высокий пост на суперсекретном военном производстве, при встрече с гебистом, появившемся на его горизонте с малопонятной целью? Самое естественное: страх и гадливость. Честно признаюсь: еврей Михаил Прутников в том случае этих чувств не испытывал. Просто милые знакомцы приехали. То ли гебист был приличный...
- А он - точно гебист? - быстро спросил Алик.
- Мне ли не знать гебистов! - воскликнув, Миша воздел руки к небу, увидел их и тут же приспособил к делу: наливать вторую. Налил, понюхал, не выпил, поставил на столик. Деловито поинтересовался: - С внешности начнем? - поймал утвердительный кивок Алика и начал: - Кажется высоким, но на самом деле среднего роста - впечатление от культивируемой худобы. На первый взгляд от тридцати до шестидесяти - выдает ничем не наполненная кожа под подбородком и на шее - издержки суперменской диеты. И вообще: стиль плейбой - супермен. В одежде модель английского спортсмена-джентльмена. Безукоризненный двубортный блайзер, золотистая рубаха с распахнутым воротом, фантастического кроя бежевые брюки, темносиние макасины-тапочки.
- Тебе бы комментатором на показе мод служить, - решил Пантелеев.
- Не перебивай, - Миша вошел в раж. - То ли хорошо воспитан, то ли умеет себя контролировать: держался безукоризненно. Крупный план: коротко стриженные темные с сединой волосы на косой пробор, глаза зеленые, глубоко посаженные, короткий нос с горбинкой, явственно читающиеся высокие скулы. Подбородок острый. Еще что? Да вот, один его прокол вспомнил. Барышню Алусю, которая с Курдюмовым была, заметно на глаз, презирал.