- Наклонности, пристрастия, пороки, - потребовал Махов.
- Чего не знаю, того не знаю, - признался Смирнов. - А что, вы на них втихаря собираете?
- От случая к случаю. И опять же на всякий случай.
- Молодцы! Они вас за глотку держат, а вы их - за яйца. Как сказал Александр Сергеевич "есть упоение в бою и сладкой бездны на краю".
- Пушкиным увлекаетесь?
- Последнее время. А что делать старику на пенсии?
- Не совать нос в дьявольски опасные черные дела, - в ответ на риторический вопрос, заданный исключительно для красоты слога, серьезно ответил Махов.
- Хочется, - извиняясь, сознался Смирнов. - Ну, как картинка с клиента? Наводит на соображение ума?
- Что-то знакомое, где-то рядом бродит. Помажет по губам и уйдет. Мэн вроде приметный, а как серьезней - просто общеевропейский стандарт.
- Значит, до завтра тебя не теребить, - осознал догадливый Смирнов. Что ж, мы люди не гордые, подождем. Поехали домой?
- Посидим еще самую малость. Просто посидим.
- Когда я от тебя завишу, твои желания для меня закон.
Махов вроде задремал, Смирнов терпеливо молчал. Вдруг Махов распахнул глаза и вразброс поинтересовался:
- Вы на ту лошадку поставили, Александр Иванович?
Смирнов глянул удивленно и неожиданно зашелся в натужном хихиканьи. Махов с каменным лицом ждал, когда закончится припадок смеха. Смирнов вытер слезы, хлюпнул носом и ответил, наконец:
- На ту, Леня.
- На какую же?
- На темную. На себя.
- То есть?
- Я не хочу к кому-либо присоединяться, Леня, только потому, что этот кто-то должен обязательно выиграть. Я думаю сам и действую сам.
- Но к кому-то вы присоединяетесь?
- Присоединяюсь, когда считаю, что их цели во благо нашей стране и моему народу.
- Ишь как высоко!
- Так надо, Леня. Думать высоко и поступать по чести. А иначе на кой черт нужны мои последние годы?
- В свою команду возьмете? - тихо спросил Махов.
- Присоединяешься, значит?
- Нет. Ставлю на темную лошадку. На себя.
...Довез Махова прямо к подъезду, проводил взглядом, облегченно вздохнул и самодовольно решил вслух:
- Обо всем я подумал, все-то я предусмотрел, - и вдруг его посетила мысль, что он - старый маразматик!
В этих чертовых микрорайонах телефоны-автоматы стоят неизвестно где. Нашел, слава Богу: полукабинки стаей стояли у универсама. У первого, конечно, оторвана трубка, у второго заклинен диск. Третий вроде целый. Смирнов снял трубку и облегченно вздохнул: гудок был. Тщательно и осторожно - двушка была одна - набрал номер. Звучали бесконечные длинные гудки. Наконец, абонент снял трубку.
- У меня к тебе серьезное дело, Рома... - начал было он, но на том конце его, видимо темпераментно и матерно перебили. - Знаю. Полвторого... Извини... Извини... Извини... Больше не буду... Перестань орать... Перестал? Ну, тогда слушай меня сюда. Завтра, а точнее сегодня, ты ни свет, ни заря...
Он, стараясь не греметь ключами и скрежетать замком, открыл дверь и войдя в прихожую, прикрыл ее без щелчка. За долгие годы работы в МУРе хоть с дверями научился обращаться.
- Пришел? - спросили из тьмы коридора.
- Пришел, - естественно, подтвердил Смирнов.
- Иди чай пить.
Смирнов - выключатель был под рукой - включил свет на весь коридор. У кухонной двери стоял грустный Спиридонов.
- Ты почему в темноте сидишь? - строго спросил Смирнов.
- Я не в темноте. На кухне довольно светло от уличного фонаря.
- Значит, думаешь в полутьме. О чем думаешь, Алик?
- Ты умойся сначала, а уж потом я тебе скажу, о чем я думаю.
- Он умылся и пришел на кухню. Горел свет и шумел чайник.
- Чай не водка... - заныл отставной полковник. - И вообще, Алька, я сегодня заслужил. Честно.
Спиридонов вздохнул (вставать не хотелось), встал, открыл холодильник, долго, в размышлении смотрел в него. Высмотрел бутылку входящего в моду на Москве "Распутина", непочатую. На ходу с треском свинчивая нетронутую пробку, бережно перенес бутылку на стол. Потом колбаски достал, сырку, полуметровый огурец. Спиридонов готовил мужской стол, а Смирнов с вниманием смотрел, как он это делает.
- Так о чем ты думал во тьме, Алик? - спросил Смирнов, когда все было приготовлено. Спросил, поднимая полный стограммовый лафитник.
- Сейчас Игорь сюда придет, - не совсем на вопрос странно ответил Алик.
- Зачем? - жестко потребовал ответа Смирнов и поставил рюмку.
- Давай выпьем, - попросил Спиридонов.
Смирнов просьбу выполнил: они синхронно выпили. Смирнов, занюхав черняшкой, повторил вопрос:
- Зачем?
- Он, по-моему, страшно напуган, Саня. Хочет посоветоваться с нами. О чем?
- Не сказал. Приедет и нам скажет.
- Тебе.
- Что - тебе?
- Тебе скажет, а не нам. У меня с ним, как известно, игрушки врозь.
- Человеку надо помочь, Саня.
- Я ему уже помогал, и он отказался от моей помощи.
Спиридонов, желая умилостивить мента, разлил по второй и, подхалимски глядя в суровые милицейские глаза, предложил тост:
- За твое доброе сердце, Санек.
- Как бабу уговаривает! - удивился Смирнов, но выпил.
- Мы должны помогать друг другу... - начал было Алик, но Смирнов перебил его хриплым и яростным:
- Нет!
- Ну чего ты орешь? Варвара спит. А, собственно, почему мы должны помогать друг другу?
- Ты не знаешь, Алька, я сейчас, как Лаокоон...
- Чего, чего?! - перебил в изумлении Спиридонов.
- Лаокоон, - испуганно повторил Смирнов. - А что, ударение неправильно поставил?
- Да нет, просто странно немного. Ты скорее - Артемида-охотница.
- Я - Лаокоон, - упрямо повторил Смирнов. - Я, как он, безуспешно стараюсь разорвать сжимающиеся путы. Только он весь в змее, а я весь в соплях. В соплях, слезах и слюнях бесконечных личных связей. Вы все замазаны, а потому и повязаны друг с другом. Принцип: ты мне, я - тебе, мафиозный принцип круговой поруки бессознательно перенятый вами у главной мафии - партийной - никогда не позволит вам быть по-настоящему честными и бескорыстными.
- Мы в говне, а на арене - разрывающий опутывающие его сопли мент в белом. Картиночка.
- Картиночка, - согласился Смирнов. - Пора вам, да и нам, вымирать. Для России полезнее будет.