Триммер, коротышка с бульдожьей челюстью, вдруг сжал ладонями виски. “Что пользы человеку от всех его трудов?..”
Мне послышалось?
“Всему свой час, и время всякому делу…”
Нет, мне не послышалось. Триммер цитировал, цитировал “Книгу Екклесиаст”. “Время родиться и время Умирать…” Сказано точно… На какое-то время я отключился, провалившись в тяжелый сон. К сожалению, и во сне, объятый тревогой, я брел по какой-то лесной поляне… Еще там был ручей, он был перегорожен плотинами, но в бревенчатых хатках, торчащих над водой, сидели, кажется, не бобры…
Я не успел понять, кто же там сидел в этих хатках, — меня разбудили выстрелы.
Мой медлительный сосед смиренно сидел под взрывным устройством, крепко к нему привязанный. Долгополым пальто он укрыл колени. Наверное, он мерз. Быстро осмотрев вагон, я отметил отсутствие старика, еще пару часов назад развлекавшего заложников бесконечными рассказами о бобровом штате. Старик, радуясь, твердил про какую-то реку Брейн (не знаю, где такая течет), о бобровых плотинах, растягивая гласные, он утверждал, что форель ловится там большая. Жилистыми руками старик показывал, какая форель большая.
Его увели?
— Да, — медлительно кивнул мой сосед. — Вы спали.
— Зачем они это делают?
— Вероятно, их требования не удовлетворяются.
Он мог и не объяснять мне этого, но он объяснил. Я счел это хорошим знаком. Он постоянно сбивал меня с толку. Он был Шеббс, я же видел его фотографии и имел о нем представление, но вдруг что-то менялось, и он переставал быть Шеббсом. Это мне не нравилось. Когда он переставал быть Шеббсом, он становился еще медлительнее, и он видел меня насквозь, так мне казалось. Я лгал ему, и он видел, что я лгу. Я говорил правду, и он понимал, что я говорю правду. Неприятная особенность. Он здорово походил на Шеббса, проведшего полжизни в Ливенуорте, и в то же время он явно не мог им быть. Его глаза не походили на глаза хронического уголовника.
Я усмехнулся.
Я слишком хорошо знал, что глаза человека вовсе не всегда отражают его душу. Дело тренировки, не более.
Наверное я мог при случае залезть в карманы этого человека. Странно, что мне как-то не приходило это в голову. Впрочем, что толку увидеть очередное удостоверение, что мне это даст?
Я не понимал его. Он меня раздражал.
— Что вы думаете обо всем этом?
Я спрашивал негромко, чтобы никому не мешать, Он отвечал так же негромко:
— Наверное, то же, что и вы.
— Вам жаль этих людей?
Он медлительно поднял на меня смутные глаза, он действительно видел меня насквозь:
— Зачем вам это?
Я пожал плечами:
— Надо же что-то делать…
Он не ответил. Он будто заранее знал, что я ему скажу. Конечно, это было совсем не так, просто сдавали нервы, но я все равно чувствовал, он заглядывает мне в душу.
Нет, это был не Шеббс…
— Почему вы сказали, что Пауль скоро умрет?
Я не мог, я не хотел выводить его на разговор о змеях, пожирающих друг друга — красной и зеленой. Они так и красовались на светлой коже испоганенного кресла. Я не мог спросить: вы ли это сделали? — просто не мог. Интуитивно я чувствовал, это даже опасно.
Ответ моего соседа был прост:
— Потому, что Пауль действительно скоро умрет.
— Вы ясновидец?
— Нисколько.
— Почему же вы так говорите?
— Разве это не общий удел?
— Мы умрем все? — я затаил дыхание. Вопрос мне не нравился и самому, но… “Прогулка”, — вспомнил я слова шефа… И сказал своему соседу: — Вы говорите обо всем этом так спокойно…
— Почему нет? Разве возможен какой-то иной вариант?
Я вдруг засомневался, говорим ли мы об одном и том же, и спросил:
— Нас убьют малайцы?
Он задумался.
Он думал долго.
Потом он сказал:
— Малайцы ищут не там…
И совсем замолчал.
А я подумал: это не Шеббс. Этот человек сбивал меня с толку. Преступники не перерождаются, преступление, как правило, отупляет преступника.
— Вы вошли в поезд в Спрингз-6?
Он медлительно кивнул.
— Я не видел вас на перроне.
— Я видел вас… — Он сидел опустив глаза, он не смотрел на меня, он старательно отталкивался от моей лжи. — Было темно, но я вас видел. Вы стояли на перроне, курили, разговаривали с кассиром. У меня сложилось впечатление, что вы кого-то ждали…