Хуже того, Бейзил был абсолютно неподкупным. Агенты Пинки пытались обнаружить у него какие-либо пороки или слабости, но тщетно. Ни букмекеры, ни наркоторговцы, ни женщины не могли его подловить.
Так что Бейзил уже давно мешал Дювалю. Он вступил в войну против наркобизнеса и, словно полководец, умудрялся воодушевлять свои войска на борьбу с врагом. Когда убили Кевина Стюарта, конфликт принял личный характер. Несмотря на приговор суда, Бейзил не собирался сдавать позиции. Он не успокоится, пока не отомстит. Уход из полиции – просто уловка.
Во-вторых, Пинки тревожился еще и вот почему: он все же надеялся, что Бейзил согласится на него работать. А тогда за ним будет легче следить. Пока Бейзил оставался в полиции, его действия контролировались. Но вот теперь он исчез, его местонахождение и его намерения никому не ведомы. Пинки это совсем не нравилось.
Любой человек, занимавший положение, подобное тому, которое занимал Дюваль, не мог бы вознестись на эту вершину, не обзаведясь по дороге кучей врагов. Пинки даже не считал, сколько раз в жизни ему угрожали тайно или явно. Он щедро платил своим телохранителям и чувствовал себя в безопасности. Но при всем при этом он был достаточно умен, чтобы понимать: даже самые тщательные меры безопасности не смогут защитить его на сто процентов двадцать четыре часа в сутки. Даже президентов, и тех убивают.
Клокочущий от ненависти Бейзил исчез. Может быть, в этот самый момент он наводит свою пушку на него, Пинки. Только дурак не нервничал бы в подобной ситуации.
Система, в которую Бейзил верил, обманула его, поэтому он на нее плюнул и ушел. Отныне его действия не регулируются ни правилами, ни ограничениями, ни буквой закона. И это делает его вдвойне опасным.
Разумеется, тронув Дюваля, Бейзил запятнает свое доброе имя, но это мало утешало. Он ведь полный псих. Насколько далеко он зайдет в своем стремлении отомстить? Терять ему нечего. Ни карьеры, ни жены, ни семьи, ни денег. Даже от его незапятнанной репутации газеты не оставили камня на камне.
Это тревожило Пинки больше всего. По опыту он знал, что наиболее опасным становится человек, которому нечего терять.
– Я хочу, чтобы его нашли, – решительно произнес он.
– А что с ним сделать, когда я его найду? Пинки выразительно посмотрел на Бардо. Хмыкнув, тот кивнул.
– С превеликим удовольствием. Раздался стук, и в дверь просунула голову секретарша Пинки.
– Простите, что прерываю вашу беседу, мистер Дюваль, но вы просили сообщить немедленно, как только я раздобуду информацию.
Отпустив Бардо, Дюваль взял у секретарши распечатку с информацией о «Доме Дженни». Вчера вечером, когда он вернулся домой, Реми вела себя почти так же, как до этой дурацкой депрессии. Она взволнованно рассказывала об этой благотворительной акции и очень радовалась, что отец Грегори пригласил ее посмотреть, как продвигается устройство приюта. Пинки обещал подумать. Внешне все выглядит вполне безобидно, а если приют выведет ее из хандры, то и подавно.
Дюваль подробно расспросил Эррола о визите священника и с удивлением услышал, что приходили двое. Один постарше скажется более деловым. Другой, молодой, по мнению Эррола, был похож на голубого. Это он, отец Грегори, рта не закрывал.
Эррол сказал, что оставался в комнате во время всей беседы, и священники не говорили ни о чем, кроме детского приюта.
Повертев в руках визитную карточку, которую священник оставил Реми, Пинки спросил секретаршу, звонила ли она по этому номеру.
– Да, сэр. Ответила женщина.
– Что именно она сказала?
– «Дом Дженни, слушаю».
– Значит, все нормально?
– О да, мистер Дюваль. Я попросила к телефону отца Грегори. Она сказала, что ни его, ни отца Кевина нет на месте, но им можно оставить сообщение.
Тут секретарша хихикнула.
– Она решила, что я собираюсь внести пожертвование, и начала рассказывать о приюте со всеми подробностями. Я не все записывала, но вы можете видеть по распечатке, что рассказ был очень долгим.
– Отлично сработано, Дикси.
Берк взял у девушки телефонную трубку и повесил ее на рычаг. Телефон-автомат находился в загаженном коридоре дома, где сдавались квартиры внаем.
– За сороковник нормально.
Хотя он заплатил ей заранее, Дикси прошла за ним в комнату, которую Берк снял на днях на фальшивое имя. Она залезла на кровать, цепляясь острыми каблуками своих белых кожаных сапог за грязное покрывало, и широко улыбнулась. Берк заметил кусок жевательной резинки между зубами.
– Я действительно говорила как монашка?
– Я бы тебе поверил. Пить хочешь?
– Спрашиваешь!
Берк достал банку колы из морозилки – холодильника в комнате не имелось – и кинул девушке.
– Ты сказал «пить». Я-то подумала…
– Нет. Ты – несовершеннолетняя. Найдя его слова очень забавными, она расхохоталась, открыла банку и слизала пену.
– Ты правда так считаешь?
– Насчет чего?
– Ну, что я говорила как монашка. Может, я упустила свое настоящее призвание?
– Может быть.
– Хотя, если вдуматься, я и так вроде монашки.
Берк скептически поднял брови.
Она выпятила вперед локти, так что ее груди почти вываливались из черной кружевной майки-лифчика. Сверху на ней была надета джинсовая куртка.
– А чего, я серьезно.
– Монашки не носят красные кожаные мини-юбки и не выливают на себя по полфлакона духов, Дикси.
Запах гардений был своего рода ее профессиональной визитной карточкой. Когда ребята из полиции нравов искали Дикси, они ее вынюхивали в буквальном смысле слова. В этой маленькой комнате для коротких совокуплений аромат сладких духов казался тошнотворным.
– Монашки служат людям. Я тоже.
– Все дело в том, каким образом происходит это служение.
– Зачем углубляться в технические подробности… – Она отпила колы. – Ты католик, Бейзил?
– По воспитанию – да.
– Трудно представить, как ты молишься, и все такое.
– Я давно не молился, – пробурчал он. Он был уверен, что Пинки проверит «Дом Дженни», особенно если его жена захочет туда съездить. Разрабатывая эту свою гипотезу, Берк заплатил одному нищему художнику двадцать долларов, и тот набросал эмблему липового детского приюта. Потом Берк пошел в полиграфический салон и сделал десяток визитных карточек с этой эмблемой и номером телефона-автомата в коридоре напротив его комнаты. Одну карточку он оставил миссис Дюваль.
Сегодня рано утром он отправился искать «секретаршу» и наткнулся на Дикси. Она была неплохой проституткой и очень хорошей стукачкой. Как с проституткой Берк с ней дела не имел, зато ее информационными услугами пользовался не раз, и сведения всегда оказывались стоящими. Она работала на улице с тринадцати лет. Берку казалось чудом, что она дотянула до своих зрелых семнадцати и все еще жива.
– Знаешь, я тебя утром едва узнала, – заявила она, поднося к ярко-красным губам банку с колой. – Когда ты успел сбрить усы?
– На днях.
– Зачем?
– Захотелось.
– Работаешь под прикрытием?
– Можно и так сказать.
– Эта сучка по телефону сказала, что говорит из офиса Пинки Дюваля. Что за хреновину ты затеваешь?
– Тебе это знать необязательно.
– Ну, давай, Бейзил, колись.
– Я что-то не расположен разговаривать, Дикси. – Он растянулся рядом с ней на кровати и сунул под голову подушку.
Она мгновенно перекатилась и уселась на него верхом.
– Отлично, меня это устраивает, солнышко.
Зачем нам разговаривать.
Ее рука скользнула с его груди вниз и начала расстегивать пряжку ремня. Берк отвел ее руку.
– Я не это имел в виду. Ты уже заработала свои сорок долларов, а я стеснен в средствах.
Дикси подумала секунду-другую, погладила его по бритой верхней губе.