Но природа не терпит пустоты и на месте прежней иллюзии, каждый обзавелся своей новой. У молодого человека теперь была иллюзия разбитого сердца, а у девушки иллюзия обманутого доверия. Это было очень удобно для обоих, потому что позволяло молодому человеку пить на более законных основаниях, а девушке обманывать других, как бы мстя за свой обман. (Я всегда говорил, что жизнь устроена прекрасно!)
На почве развивающегося алкоголизма М. у знакомых возникла иллюзия о его никчемности, что само по себе жестоко по отношению к человеку с иллюзией разбитого сердца. А для девушки не все обманы сходили гладко. Поэтому у обоих возникла иллюзия жестокого и равнодушного мира, в котором они страшно одиноки. Молодому человеку скоро повезло, он оказался после одного из тяжелейших запоев в палате городской больницы, где при всем желании не мог пожаловаться на одиночество. Выписавшись, он поехал в деревню к своему дедушке ради поправки здоровья. У дедушки было две иллюзии — коммунизм и пчелы. Он считал, что все можно лечить медом и М. сразу спросил, умеет ли дедушка делать медовуху.
Девушка, видя, что ее красота идет на убыль, решила распорядиться ею рационально и вышла замуж за немца. У немца были свои немецкие иллюзии в отношении русских женщин. А у девушки после пяти лет жизни в Германии развилась иллюзия о прекрасной и так глупо покинутой России. Она мечтала жить в самой обыкновенной русской деревне, доить коров и разводить пчел под необъятным русским небом.
В это самое время наш молодой человек, подперев щеку, сидел с папиросой под на-весом, хмуро смотрел, как с необъятного русского неба третий день идет дождь и мечтал о простом: пройти хотя бы метров двадцать по асфальтированной дороге. В мечтах эта до-рога приводила его в красивый супермаркет, где он покупал красивые предметы, садился в красивую машину, не исключено что немецкую — «Мерседес» — и по хорошей (немецкой) дороге ехал и ехал куда подальше от этой непролазной грязи? Это был небольшой населенный пункт, вроде поселка городского типа, в котором наш друг М. считался отчасти даже аристократом, всего лишь потому, что у него когда-то была настоящая городская прописка в настоящем городе, куда местные жители не чаяли попасть. Юноши здесь, на радость военкому, с удовольствием шли в армию, а девушки отправляясь в город, устраивались там в фирмы досуга. Это были два реальные способа выбраться из того пасторально-патриотического рая, в который мечтала попасть наша красавица Н. А еще, проникшимся иллюзией блатной романтики можно было сесть в тюрьму, а тем, у кого не осталось иллюзий просто вышибить себе мозги из дедушкиной двустволки.
М. решил для простоты воспользоваться последним вариантом. И решение это было так твердо, что озарило совершенно новым светом последний день его жизни. Все стало теперь так просто, так оптически ясно, что казалось даже приятным. Вот просто едет трактор. А вот просто плывет облако. Ничего особенного, но почему-то хорошо. И не надо больше ни о чем думать, потому что все кончено. Больше никаких иллюзий. Этот день ему так понравился, что он решил прожить для пробы еще один. Во второй день М., сидя на слабом осеннем пригреве у забора, вспоминал свою трагическую любовь, но она больше не казалась ему трагической, а скорее нелепой. И он улыбался. Потом он взял инструменты и, не спеша, поправил забор, с удовольствием думая, что вот его самого со всеми его глупыми несчастьями завтра уже не будет, а забор простоит еще долго. И в этом было какое-то незнакомое ему прежде очарование. А на следующий день потребовалось помочь старику отвезти мед на базар, и самоубийство снова откладывалось. Мало помалу безыскусность его новой жизни превратилась в некий неуловимый, но прочный смысл. И однажды он понял, что ружье ему больше не нужно.
Иногда ему становилось жалко, что он так нелепо потратил лучшие годы своей жизни, что не пришел к нынешнему, гармоничному состоянию сразу, ведь тогда все могло бы устроиться по-другому. Но это была, возможно, его последняя иллюзия и она ему не слишком часто досаждала. Он решил считать, что все в жизни происходит с нами именно так, как оно и должно произойти. И на этом утешительно фатализме обычно успокаивался в своих сомнениях. Или просто шел смотреть на облака, плывущие над рекой.
Дедушка же по-прежнему был убежден, что внучка исцелили пчелы, и мог по памяти перечислить всех наркомов, как иной поминает святых.
Не жди, пора!
Вот уже и весна. Приятно, что она начинается с замечательного праздника, легкого и жизнерадостного, игривого, шаловливого и томного. Это день кошек. Отмечается первого марта. Вы не знали?
Сразу за кошками, третьего числа, отмечают свой праздник другие загадочные существа — писатели. Если кошек каждый из нас видел в изобилие, то живых писателей, только по телевизору, как экзотических существ из программы Путешествия натуралиста. Я видел несколько писателей живьем, но они были маленькие, местные. У нас крупная особь не живет. Климат что ли не тот.
Бывает, их привозят к нам по Транссибу, но народ плохо на них ходит. Ну, если только, что-нибудь редкостное. Какая-нибудь там Коэлья… тогда да. Ее смотрют.
Сразу за писателями отмечают свой день женщины. Они тоже загадочные. Грацией женщина соперничает с кошкой, а умом превосходит среднего лауреата Нобелевской премии по литературе за последние двадцать пять лет.
Присутствие в нашем мире женщин-писателей, а в прокате кинофильма «Женщина-кошка» — свидетельствует о том, что все эти праздники связаны между собой и недаром расположены в такой последовательности.
Но это все так — весеннее словоблудие. Простите.
А я хотел вам рассказать историю, связанную со времен. Как я ждал поезда. Было это больше пятнадцати лет назад, в одном сибирском городе, через который поезда следуют транзитом. Был конец лета, народ возвращался из отпусков, и взять билет на проходящий поезд оказалось непросто. Несколько дней я приезжал на вокзал за час до прибытия проходящего и пытался пробиться к окошечку кассы. Потом, после выселения из гостиницы (денег оставалось только на билет) перебрался на вокзал окончательно. И я увидел, что там уже целая коммуна таких как я. Они жили табором на чемоданах и знали по имени отчеству всех кассиров и дежурных по вокзалу. Их дети усаживались кататься на огромный, промышленный полотер, с которым уборщица двигалась по залу, и были счастливы. Взрослые уже не могли получать такой радости от катания на полотере, они хотели только на поезде и были хмуры.
Я посмотрел и понял, что мне никогда в жизни не переждать всех пассажиров с детьми, которые пользовались приоритетным правом в очереди. От этого мое ожидание сделалось бессмысленно и окончательно невыносимо. В этом городе я не знал ни одного человека, кроме директора местной филармонии. И то не лично. Его звали Натан Осипович. Его хорошо знала моя тетя, которая жила в другом городе. Я вошел в кабину для междугородных переговоров и, позвонив тете, объяснил ситуацию. Сказал, что мне уже нечего есть. Что я не ел три дня. Она обещала мне помочь. Повесив трубку, ободренный я пошел в буфет и купил себе кофе и бутерброд с ветчиной. Жизнь показалась светлее. «Выше голову!», как говорил мой армейский приятель, несгибаемый подлец Эдик Калинин.
А тем временем моя тетя уже звонила на рабочий телефон Натана Осиповича. «Мальчик на вокзале. Третьи сутки. Голодает».
Я доел бутерброд, выкурил сигарету и прочитал от корки до корки журнал, который нашел на полу под креслом в зале ожидания. В это время женский голос из динамика объявил нечто странное. Я прислушался и понял, что это мое имя и фамилия. Мне сразу показалось, что все на меня смотрят, и я проследовал, как просил голос, к окошку справочного. Там стоял седой представительный еврей в темном костюме. Внимательно оглядев меня, он спросил: «Это ви мальчик?»