И это свет? И это — очень свет,
Как подсказал космический полпред,
Лицо от мглы за крылышки скрывая,
Твой синий цвет, твой кайф, твой Круазетт,
Танцуй на этом краешке, поэт,
По буквочке стихами зарастая.
* * *
Не исчезнем, за воздух цепляясь, позабудем копеечный бром,
По наводке гречанок стараясь, мотыльковой поэмой блеснём,
Всё, что нам переметили гномы, в адаманте случайной строки
Отстоялось, так будем знакомы, мальчуковые копы тоски!
Пионеры разведок задаром, Робинзоны, я сам — Робинзон.
Я в столице — прощёным корсаром — откопал на бессмертье талон.
Кто сказал? Это я повторяю, в монитор запуская мозги,
Перезрелых коней не стегаю у верховий кастальской реки.
Не отвалим, пока бестолково и счастливо на сто киловатт,
В каждом снова — под соусом слово, в каждой ноте — последний кастрат.
Дай тебя поцелую, подруга, через «ы» накарябаю — «жыв»,
Слышишь, катит минорная фуга черепашьего века мотив.
Японское море
Под музыку Сислея, под стихи
Vivaldi обернёмся в это море.
Не трогай краба веточкой ольхи,
Все ёжики морские с нами в доле.
Все рыбы с нами к счастью поплывут,
Все чайки накричат в наплыв лазури,
Впадает вермут в горлышко минут,
Люля-кебаб ткемалится в натуре!
Вылизывает соус гребешок,
В капусте морда жареного хека.
На лапах моря сохнет ангелок,
Зажмурившись от солнечного века.
Просолен мир, медузится причал,
Волна волне выбрасывает руки,
Кому маяк вращенье завещал,
Кого встречал в наморднике разлуки?
От «SONY» — треск, от кораблей — амбре
Японского, как водится, разлива,
Пустым паромом тянемся к заре,
Закутавшись в наречие «лениво».
От облаков — волшбою куда. ru —
До рвущейся икринками кефали.
…В какую нам корсарскую игру,
В какие одиссеевские твари?
* * *
Теплится сон о Египте: едет на ослике тип,
Подле солдат с «калашами» дремлет обшарпанный джип,
Чешет на грустном верблюде в платье смешном Гумилёв,
Сколько в его сиротливых зенках набухло стихов!
Небо лазурью жиреет, Красное море поёт
Песню о том мореходе, что обездоленных ждёт.
Курит Луксор сигареты, «мыльницы» вечность жуют,
Рядом с крутой колоннадой каждый из нас лилипут.
Теплится сон африканский: слово сжирает жара,
Тычет восторгом в пространство выросшая немчура.
Где тут душе примоститься, где приютиться, Карнак?
Как основное запомнить, лучшее высмотреть как?
Всякий тут гол, как соколик, всякий проколот теплом,
Всякий жука-скарабея грузит своим шепотком,
Всякий кричит бедуином, слышишь, подруга-душа?
Что остаётся в итоге? Нам, как всегда, — ни шиша,
Нам, заболевшим любовью, — ослик, что помнит о Нём,
Солнце, ленивое небо и — полицай с «калашом»…
* * *
Завари эту жизнь в золотистом кофейнике мглы,
Сахаристую речь переплавь в стиховые миры,
Пусть анапест сверкнёт, пусть светлеет от ямба в башке
После века в тоске, после птицы-синицы в руке.
Завари эту смесь на ромашке, на дольнике, на
Крутизне-белизне, существительном ярком «весна»,
Пусть когтистая смерть отплывает на вторнике в ад,
Откуси эту жизнь так легонечко, как мармелад.
Откуси эту жизнь, чтобы звёзды пролились ручьём
За раскидистый куст, за которым лежалось пластом,
Чтоб перу — канифоль, чтоб смычок надышался чернил,
Откуси этот рай от Европы до птичьих Курил.
Посмотри-ка в тетрадь, там за Стиксом прощают стихи,
Там Харон раздаёт по тарелке такой требухи,
Что вторую бы жизнь намотать бы поэтам, как срок,
Заверни этот бред, как лоточник-пацан пирожок.
Завари эту жизнь в Подмосковье, где буковок рать
За китайской стеной волшебству обучает внимать.
Пусть курносая смерть отплывает на вторнике в ад…
Окунись в тишину: дочитай виноградник менад.
Амариллис
Веет Африкой растенье
В пику сентябрю.
Остывает воскресенье
Сумрак съел зарю.
В галактические дали
Друг махнул вчера,
Мы его сегодня ждали…
Жизнь на что щедра?
Жизнь — кому карась на блюде,
Вобла на крючке,
Кто запутался в простуде,
Цепенел в тоске?
Жизнь кому — анапест в шнапсе,
Амфибрахий — рок?
Кто финтит в небесном штабе,
Щурясь в каталог?
Жизнь кому — копейкой славы
Царапнула дух?
Хватани на зуб отравы,
Моцарта на слух.
…Амариллис — зонтик-стрелка,
Сочность, лепестки.
Оцени расклад немелко
На весах строки.
* * *
…Окрепла мгла, кемарят черти
В обильном вишнями саду,
Я разлюблю тебя до смерти,
Я затянусь тобой в бреду.
Я унесу тебя в молчанье —
За дверь миндального греха,
В словарь поспешного прощанья,
В размер случайного стиха.
16 Сентября 2006 года
В бутылочном стекле расцвёл абрикотин,
Над храмом задремал закат-авантюрин.
Нацеловались мы? Скорей наоборот.
На лапах сентября переступает год.
Пропах рожденья день судьбой и «Le Cafе»
(Комарик за спиной ещё не подшофе).
Сложись, стишок, за жизнь, за лакомство минут,
Какое счастье мне под хреном подадут?
В окошке шик луны, на вилке гребешок,
Из винницкой глуши «соскучился» звонок,
Шершавый голосок: шути чудак-браток,
Не мефистофель нас по разным разволок.
Рожденья день звучит, как лучший Сид Баретт,
Как в символах Фэн-Шуй монашеский Тибет.
…За словом не в карман, в овраг, в котором су —
Ществительное так искрится на весу.
Охотское море
В собачьей темноте, в лирическом цвету,
В зубах неся «прости», за пазухой звезду,
В твой корабельный мир, сигналя маяку
Фонариком любви, к волне во сне бегу.
Охотского разлив — библейских рыб глаза…
Все небеса вокруг сожрали паруса.
Былое, жарь меня на сковородке грёз
За музыку столиц, за беспорядок слёз.
* * *
Золотистые перья во мгле растеряв,
У бессмертья не выпросив чуда,
Заведу на вертушке варшавский состав,
Потанцуй, сиротинка-минута!
Сбарабань этот свет, продырявь тишину,
За судьбу заплати чистоганом,
Расстреляй чепуху, надкуси ветчину,
Закуси чемергес баклажаном.