Заклинание от смерти в поезде
Дождь. Птицы
Игорь Рейф
Век артистки
Документальная новелла
В тексте использованы материалы из книги А. Туманова «Она и музыка, и слово. Жизнь и творчество М. Олениной-д'Альгейм». М., «Музыка», 1995.
Сырым и пасмурным зимним утром 1959 года на Внуковском аэродроме под Москвой (Шереметьево тогда еще не было и в помине) приземлился самолет из Парижа. Самой старой среди его пассажиров бесспорно была Мария Алексеевна Оленина, по мужу — д’Альгейм, русская эмигрантка так называемой первой волны. В сентябре этого года ей должно было исполниться девяносто.
Ее возвращению предшествовали долгие переговоры с властями, которые в ту пору не жаловали «бывших», а эмигрантка была из самых-самых. Ее прадед, знаменитый Алексей Николаевич Оленин, президент Петербургской академии художеств, не раз принимал в своем доме молодого Пушкина, влюбленного в его дочь — красавицу Анну. Но ходила глухая молва о том, что в давние-давние времена имя Марии Алексеевны гремело в обеих столицах, что была она выдающейся певицей, и власти в конце концов сдались. При условии, правда, что найдутся родственники, которые согласились бы приютить у себя старую женщину. Родственники нашлись — племянница с мужем и сыном. Они и встречали ее в аэропорту. Других встречающих не было.
Родина, с возвращением в которую столько было связано надежд и мечтаний, приняла ее не матерью, но мачехой. Вначале долго не хотели предоставлять обещанную квартиру, и Мария Алексеевна ютилась вместе со своей родней в коммуналке, в узкой пятнадцатиметровой комнатке над Сандуновскими банями. Пока однажды — да, да — не взяла обратный билет на самолет и не оказалась снова в Париже. Тут уж власти всполошились не на шутку и приложили все усилия, чтобы строптивая старуха все-таки вернулась. Просторная 3-х комнатная квартира на Ленинском проспекте семье была предоставлена незамедлительно. А самой Олениной назначена персональная пенсия «союзного значения».
Но относительное благополучие длилось недолго. В одночасье умерла любимая племянница, а вскоре за ней и ее муж. Уже другие родственники занялись устройством 90-летней тетки. Квартира была разменяна, а новое жилье оказалось гораздо хуже прежнего. В своем дневнике она упоминает «ужасную маленькую комнату, перед окном которой кирпичная стена и только небольшая щелочка на небо».
В тот год ей исполнилось девяносто семь, и долгая-долгая жизнь медленно прокручивалась в одиночестве перед ее мысленным взором.
Что думала она, о чем вспоминала в этой каменной каморке без неба? Может быть, детство в Истомино, в имении родителей, на берегу Оки близ Касимова? Или свой дебют в Петербурге — сразу перед сонмом богов: Стасов, Балакирев, Чайковский, почти все «кучкисты», устроившие прием по случаю приезда Петра Ильича в Петебург. И посреди них она, единственная «дама», 17-летняя девчонка из глухой провинции, успевшая взять несколько уроков у знаменитой примадонны императорских театров Юлии Федоровны Платоновой. Вечер, определивший судьбу.
А ведь все получилось почти нечаянно, и если бы не брат Саша…
Из воспоминаний Александра Алексеевича Оленина:
В этот приезд в Петербург у меня было две заботы: устроить свои занятия — первая, а вторая, едва ли не большая, — устроить занятия по пению своей сестры…
Когда сестра приехала в Петербург, у нее уже был обширный репертуар, хотя она нигде еще не училась пению, и все это исполнялось смело, с задором, талантливо. Я же чувствовал себя в положении блудного сына, поскольку не только сбежал 2 года назад от Балакирева, но даже ни разу ему не написал, и теперь не знал, как опять приступить к нему.
Выждав дней пять-шесть, я решил послать на разведку отца и с волнением ждал, что выйдет. Прошло около часу, вдруг — звонок. Уже из передней мы услышали голос: «Саша, Маруся, живо собирайтесь к Балакиреву!» Как, что, почему? Его окружили и засыпали вопросами. Случилось же вот что.
Когда отец позвонил Балакиреву и просил доложить, он слышал, как в соседней гостиной кто-то очень громким голосом произносил его фамилию. Войдя в гостиную, где находилось очень большое общество, он не успел еще даже представиться Балакиреву, как последний, выступив вперед, приветствовал его таким образом: «Скажите, пожалуйста, уж не отец ли вы той феноменальной девицы Олениной, что на днях была у Юлии Федоровны Платоновой и о которой в нашем кружке сейчас только и речи? Где же она? Здесь?» И затем вдруг добавил: «Может быть, вы также являетесь отцом того даровитого юноши, что года два назад от меня бесследно сбежал? Так и он здесь? И не он ли был с сестрой у Платоновой?» Отец подтвердил, добавив, что я не решаюсь явиться, чувствуя свою вину. «Ну что за вздор. Вы знаете что, сделайте нам величайшее удовольствие: ведите их обоих сейчас же сюда, немедленно».