— Ты не против, если привезем сюда партактив для изучения передового опыта?
— Не надо! — в смятении крикнул председатель.
— Ну кое-что подделаешь тут, подчистишь.
— Не надо!
Мы сели в секретарский «Зил» и отправились в обратный путь. Я поймал себя на мысли, что мне, в сущности, писать-то не о чем. Обычная для послевоенного периода картина. И так почти в каждом хозяйстве. И вдруг Колпаков резко повернулся ко мне и широко улыбнулся не без видимого лукавства:
— Упрямый человек. Его нельзя ругать. От ругани не будет никакой пользы. А теперь он зашевелится, поднимет людей на усердную работу. Вот увидишь, Анатолий Иванович.
Таким был партийный вождь в Хакасии. Знал людей, любил их, старался вызвать у них гордость за свою миссию на земле и желание честно трудиться на общественной ниве.
А что мешает быть такими сегодняшним демократам? Болтуны они, пустозвоны, если не отпетое жульё. Считают деньги в чужих карманах и готовы съесть соседа ни за понюшку табака. Ждут милостей от запада, а запад плюет на нас — мы ему не нужны сильной державой. Даже такие государства, как Молдавия и Грузия, готовы порвать нас. Порвемся ли? Ну это — иное дело.
Затем я уехал в Красноярск, обосновался здесь с семьей до конца моей жизни. В Абакане бывал редко: у них своя писательская организация, даже не организация, а Союз. И как-то узнал, что Влас Иванович ушел на пенсию и уехал в Москву, к сыну.
Все было бы хорошо, да он не мог найти в столице подходящую работу. Партийные должности не пустовали, министерские — тоже. Там своих пенсионеров хоть завались.
Наконец повезло. В своем же дворе устроился дворником. Вставал затемно, ложился спать позже всех. И разгулялась же его метла по широкому двору, каждую соринку не оставила без внимания! Им не могли нарадоваться: всюду чисто, как в горнице. Работал на совесть, не раз отмечался почетными грамотами и благодарностями ЖЭКа. Готов был сдвинуть горы!
Уж и постарался он в канун пролетарского праздника! Даже тротуары сверкали, как зеркала. Довольный пошел на демонстрацию и у ворот столкнулся с начальником ЖЭКа. Оглядели друг друга: помолодели оба. И тут начальник заметил на груди Колпакова звезду Героя соцтруда. Поинтересовался не без насмешки:
— Твоя, что ли?
— Моя. И еще кое-что есть.
Начальник вспылил:
— Я тебе дам кое-что! Так шутить не положено. Снять!
Разобрались. Да как же так вышло, что Герой и работает дворником? Не гоже. И тут же, прямо на демонстрации, начальник написал приказ о введении в конторе должности старшего дворника. И немного подумав, повысил статус Колпакова до инженера по уборке двора и подъездов.
Влас Иванович стал работать метлой не меньше, хоть получал столько же, как и прежде. А уже к следующему пролетарскому празднику начальник вручил новому инженеру почетную грамоту и выделил премию в 15 рублей. Пусть эта сумма не решила всех экономических проблем, но Колпакову было приятно от сознания своего превосходства над другими дворниками ЖЭКа.
Вот таким был мой друг Влас Иванович. Таким и остался в моей памяти. Выходит, не все большевистские вожди были наглецами и хамами. Случались и веселые артисты, как Колпаков. К счастью, они попадались довольно редко, иначе не было бы нужды в смене государственного строя.
Тарасова гора
Она возвышается чуть южнее маленького городка Канев на берегу Днепра. Вода омывает её подол, а небо расстилается над ее вершиной иногда огромным голубым, а чаще белым в завиточках туч платом. С горы открываются бескрайние дали, на которые, насупив тяжелые брови, взирает известный народный кобзарь. И видятся ему, как во сне, широкопольные левады Левобережья, и чудится ему неугомонный плеск каспийских волн пустынного Новопетровска. Там он оставил свое кровоточащее сердце, а здесь его вторая могила, первая была в Санкт — Петербурге.
На стремительной «ракете» мы приплыли сюда с украинскими писателями Иваном Драчем и Владимиром Бровченко. А до этого бродили по Киеву и я показывал моей Валентине его святые места. Мы побывали в Софийском соборе, где нашел себе последнее пристанище Ярослав Мудрый. Долго стояли в молчании у Аскольдовой могилы и памятника святому Владимиру. А разве можно миновать Киево — Печерскую лавру с ее душными и тесными подземными переходами, где за каждым поворотом ждет тебя мумия какого-нибудь святого! Есть мумии знаменитые чуть ли не на весь мир, есть так себе, серединка на половинку. Главное, что люди жили на одной с нами славянской земле, потому одинаково дороги нам, кто бы они ни были: игумены или просто иноки монастыря. Мы чтим размытую веками память о них.
Неподалеку от входа в пещеры могилы Кочубея и Искры, казненных изменником Мазепой. Не поверил царь Петр честным и благородным казакам. Что ж, бывает. История человечества знает случаи похлеще этого.
Не оставляем без внимания игрушечный домик, в котором бывал Пушкин. Вообще-то нам везет на неожиданные встречи с поэтом. Санкт — Петербург, Кисловодск, Тбилиси, Псков и, конечно же, Михайловское и Москва. Разглядывая фасад киевского домика, Валентина бубнит себе под нос:
Эти пушкинские строки импонируют ей. У нее был широкий характер сибирячки. Ах, вы, кони, кони — птицы! Эй, залетные мои! Валентина торопилась жить. Как сказал поэт: и жить торопится, и чувствовать спешит. Кажется, это эпиграф к одному из известных произведений Александра Сергеевича.
А вот под кленами и каштанами приземистый белокаменный дворец матери Николая Второго, Марии Федоровны. У нее страшная судьба венценосной изгнанницы. Понимают ли сегодняшние хозяева Украины, где они живут? Вряд ли. У них без того хватает забот. Прозеваешь — и явится к тебе не оранжевая, так сиреневая или розовая революция. Слезай, мол, приехали!
Но я несколько отошел от основы повествования. Итак, Тарасова гора. Говорят, что именно там, где он похоронен, Шевченко однажды встретил крепостную девушку, которую полюбил и на которой собирался жениться. Не получилось. Пан ни за какие деньги не захотел расставаться с приглянувшейся ему холопкой. Конечно, можно понять и пана: кто отодвинет от себя столь лакомый кусок?
Но бесспорно, что именно эта несчастная любовь родила для всех нас великого поэта, который дорог нам как лирик и как глашатай свободы и братства людского.
— Без Тараса нет Украины, — сказал Иван Драч.
Я согласен с Драчом: Тарас — верный сын Украины, моей исторической родины, и я трепещу, глядя на его монумент. Но отчего-то становится грустно и больно, когда вспоминаю некоторые шевченковские стихи на украинском и русском языках. Да, они воистину поэтичны. Однако большинство его ярких творений полно если не ненависти к России, то явного неуважения и презрения. Не к самодержавию — за что любить батюшку царя? А именно к не менее, а может быть, даже более несчастной России. Вот и хочется спросить у поэта: за что ей такая участь, дорогой мой Тарас Григорьевич? В Кирилло — Мефодьевском братстве, за членство в котором Тараса сослали в Оренбургский корпус, вынашивались хитрые планы вывода Украины из состава империи. Дескать, с нас хватит! Начудил Богдан Хмельницкий, так пора и честь знать. Затем был новый арест и новая ссылка, теперь уже в Новопетровск.
Если рассуждать здраво, Шевченко не одинок в своих творческих изысках. Почти у каждого народа находятся поэты, призывающие к бунту. Не созидать, а разваливать — вот испытанный лозунг революционеров. Но в этом, как показало время, не было позитивного смысла. Интеллигенция будоражила простолюдинов, не просчитывая дальнейших ходов. А что потом? А потом неизбежный отбой. Свобода хороша, но только не для всех. Свободными становятся те, у кого сытый желудок. А стал ли он сытее у большинства украинцев после оранжевого майдана? Не думаю. А если стал, то зачем воровать у соседей газ и нефть? Зачем компаниями в сотни тысяч устремляться на заработки в Россию?