Роскани со злостью пнул боковую дверь и вышел на утреннее солнце. Под его теплыми лучами после холода, царившего в подвальных комнатах, наконец-то должно было стать легче, но этого не произошло. Он обошел все здание по большому кругу, рассчитывая немного успокоиться, избавиться от эмоций. Но и это не помогло. Наконец он свернул за угол и пошел туда, где стояла его машина. Утрата, уныние, злость давили его невыносимой тяжестью.
Выйдя из машины, он сошел с тротуара, подождал, пока не иссякнет поток машин, перешел дорогу и пошел куда глаза глядят. Он позарез нуждался в том, что называл «assoluta tranquillita» — полной отрешенностью, — в минутах, когда оставался в одиночестве и мог спокойно подумать о происходящем. Сейчас было самое время побыть одному, пока не удастся побороть эмоции, и тогда продумать все как следователю Gruppo Cardinale, а не как потрясенному потерей другу Джанни Пио.
Время молчаливых раздумий.
Ходить и думать, ходить и думать…
23
Томас Добряк, отодвинув занавеску, наблюдал, как двое в комбинезонах вышли из дома и протащили через двор Гарри Аддисона. Он получил от этого человека то, что ему требовалось, вернее, то, что удалось из него выбить; людям в комбинезонах оставалось лишь избавиться от него.
Гарри мог видеть только правым глазом. И то лишь тени, а не людей. Левый глаз не видел совсем ничего. Прочие чувства рассказали ему, что его вывели наружу и ведут по чему-то ровному; кажется, два человека. Где-то в памяти смутно маячило видение того, как он сидел на табурете или чем-то похожем, получая указания и громко повторяя вслух слова, которые говорил ему через наушники тот самый голос, который он слышал здесь прежде. Он помнил, что только после ссоры кто-то приспособил устройство для его ушей. Большинство реплик, которые он слышал, были на итальянском. Но проскальзывали и английские фразы. «Размер не тот». «Не получится». «Посмотрим».
Вдруг мужской голос позади него резко заговорил по-итальянски — тот же человек, подумал он, который спорил с другими по поводу наушников, пока пытался их наладить. Его сзади толкнули рукой, и он едва не оступился. Он достаточно пришел в себя, чтобы понять, что, хотя руки его все еще связаны за спиной, ноги свободны. Он передвигал их сам и, кажется, слышал шум транспорта. В мозгу у него понемногу прояснялось, и он уже говорил себе, что раз может ходить, значит, может и бежать. Но по-прежнему ничего не видел и не мог пользоваться руками. Его снова толкнули в спину. Сильно и резко. Он упал и вскрикнул, ударившись лицом о мостовую. Он попытался перевернуться, ему наступили ногой на грудь и так и держали. Где-то рядом послышался звук, как будто мужчина, крякнув, поднимал какую-то тяжесть. Затем его подняли за плечи и перекинули через какой-то барьер. Под ногами он ощутил металл, его волокли вниз по лестнице. Неожиданно забрезжил слабый свет, и одновременно в нос ударило зловоние.
Второй мужчина выругался, откуда-то издалека ему ответило эхо. Слышался плеск бегущей воды. Вонь стояла невыносимая. И Гарри понял. Его притащили в канализационный коллектор. Разговор перешел на итальянский.
— Preparatsi?[15]
— Si.
Тот самый голос, который говорил о наушниках. Гарри почувствовал, как его взяли за кисти рук. Что-то скрипнуло, щелкнуло, и руки освободились.
ЩЕЛК!
Ошибиться было невозможно: это взвели курок.
— Sparagli! — Стреляй!
Инстинктивно Гарри отшатнулся, вскинул руки, закрывая лицо.
— Sparagli!
И тут же раздался оглушительный грохот. Его ударило в руку и в голову. И отшвырнуло назад, в воду.
Гарри не видел лица стрелявшего, когда тот перешагнул через него. Как и лица другого мужчины, державшего электрический фонарик.
Гарри не мог видеть того, что увидели они: кровь залила левую часть его лица, растеклась по волосам и полилась дальше, смешиваясь с водой.
— Morto, — прошептал один.
— Si.[16]
Стрелявший нагнулся и столкнул тело Гарри дальше, в проносящийся мимо поток, проводил взглядом уносимое водой тело.
— I topi taranno il resto.
Остальное доделают крысы.
24
На экране был Гарри Аддисон с наклейкой из лейкопластыря на левом виске, одетый в белую рубашку-поло, джинсы и в больших темных очках, в которых ушел из отеля «Хасслер» чуть позже половины второго вчера днем. Почти тридцать часов назад.
Пятнадцатисекундную видеозапись с беглым Гарри Аддисоном прислали анонимно в Sala Stampa della Santa Sede — пресс-центр папского престола — в 15.45 с запиской о том, что кассету нужно немедленно передать Папе Римскому. Однако ее положили, не разворачивая обертки, на полку, где она пролежала до 16.50, после чего ее отправили в офис Фарела, где кассету просмотрел кто-то из младшего персонала и тут же передал ему лично. К шести часам Фарел, прокурор Марчелло Талья, Роскани вместе с Кастеллетти и Скала — детективами, которым поручили расследовать убийство Пио, — и еще полдюжины человек собрались в маленьком темном просмотровом зале и вместе смотрели этот ролик.
«Дэнни, умоляю тебя, перестань прятаться… Сдайся…»
Гарри говорил по-английски, и переводчик из отдела Роскани переводил для присутствующих на итальянский.
Насколько можно было разглядеть, Гарри сидел один в темной комнате на высоком деревянном табурете. Стена за его спиной была оклеена обоями с почти неразличимым рисунком. Стена и Гарри в темных очках с наклейкой на лбу — вот и все, что было видно.
«Им все известно… Прошу тебя, ради меня… Сдайся… Прошу тебя… Умоляю…»
Затем следовала пауза, Гарри делал движение, будто хотел сказать что-то еще, и запись неожиданно обрывалась.
— Почему мне не сообщили, что священник может быть еще жив? — Моргая от включенного света, Роскани посмотрел на Талью, затем на Фарела.
— Я сам узнал об этом чуть ли не за минуту до того, как получил кассету, — ответил Фарел. — Инцидент произошел еще вчера, американец потребовал, чтобы открыли гроб, и, когда это сделали, заявил, что это останки не его брата… Возможно, это правда, а может быть, вранье… Кардинал Марчиано лично находился там. Ему показалось, что американец был чересчур эмоционален. И только сегодня, узнав об обстоятельствах смерти Пио, он сообщил мне это через отца Бардони.
Роскани поднялся и прошелся по комнате. Он был раздражен. О таких вещах ему должны были сообщать незамедлительно. И кроме того, между ним и Фарелом никогда не существовало особой симпатии.
— У вас или ваших людей есть хоть какое-нибудь представление, откуда могла взяться эта запись?
— Если бы мы что-то знали, ispettore capo, — ответил Фарел, остановив на Роскани взгляд немигающих глаз, — мы уже что-нибудь предприняли бы, вы не находите?
Талья, худощавый человек с аристократическими манерами, одетый в темный, в тонкую полоску костюм, позволил себе в первый раз вмешаться в разговор.
— Почему он так сделал?
— Попросил открыть гроб?
— Да.
— Как мне сказали, он был очень взволнован, он хотел увидеть брата, чтобы попрощаться с ним… Кровные узы крепки даже между убийцами… К тому же, увидев, что это не тело отца Дэниела, он среагировал импульсивно, совершенно не думая.
Роскани снова прошелся по комнате, намеренно игнорируя раздражение Фарела.
— Допустим, что это правда, что он действительно ошибся… Тогда почему на следующий день он полагает, что брат жив, и предлагает ему объявиться? Тем более что того разыскивают как убийцу?
— Это игра, — сказал Талья. — Они обеспокоены тем, что он жив и что разоблачит их, если его поймают. Поэтому устроили так, чтобы родной брат попросил его выйти из укрытия и они смогли его убить.
— Тот самый брат, который так эмоционально требовал показать эти жуткие останки, теперь хочет его убить?