— В этом может быть свой резон. — Фарел снова сел на стул. — Не исключено, что здесь таится более тонкий расчет. Возможно, что-то ему подсказывает, что не все в действительности так, как кажется.
— Тогда почему он говорит об этом вслух? Официально отец Дэниел мертв. Почему он этого так и не оставил? Маловероятно, чтобы полиция стала долго охотиться на покойника. Если тот жив, он мог бы спокойно искать его сам.
— А где искать? — возразил Талья. — Не лучше ли предоставить поиски полиции?
Роскани достал сигарету из пачки и закурил.
— Но они отправили видеоролик Папе Римскому, а не сюда. А ведь не могут не знать о нашем существовании и о том, чем мы занимаемся.
— Потому, — ответил Фарел, — что им необходимо, чтобы эта штука попала в СМИ. Они хотят, чтобы ее транслировали. Gruppo Cardinale может это сделать, а они — нет. Посылая это видео святому отцу, они надеются, что он вмешается лично. Попросит, чтобы я оказал давление на вас и вы это обнародовали. Вся Италия знает, как потрясло его убийство кардинала-викария и как для него важно, чтобы убийца был пойман и предан суду.
— И он обратился к вам? — закончил Роскани.
— Да.
Роскани мельком взглянул на Фарела и сразу отвел взгляд.
— Мы предположили, что они просчитывают разные ходы и возможности. Они знают: если мы не передадим этот ролик средствам массовой информации, то потеряем серьезный шанс прибегнуть к помощи общества для его поимки. А если мы это сделаем — при том, что он жив и видит всю эту историю по телику или читает о ней в прессе и решит поступить так, как его просит брат, — мы сможем заполучить его раньше, чем они. Выходит, они заинтересованы в том, чтобы дать ему возможность рассказать все нам.
— Очевидно, они хотят использовать это в своих интересах, — отозвался Талья.
— Очевидно… — Бросив сигарету, Роскани обвел взглядом Талью, Фарела, затем Кастеллетти, Скалу и остальных.
— У этой проблемы существует еще одна сторона. — Фарел встал, застегивая свой пиджак. — Если массмедиа получат этот видеоролик, нам придется предоставить фотографию священника и, что более существенно, дать объяснения, почему до сих пор все было так засекречено… духовное лицо Ватикана, убивающее римского кардинала… Я консультировался с государственным секретарем Ватикана кардиналом Палестриной, и мы оба согласились, что, независимо от личных чувств Папы, если все это выплывет на публику, папский престол окажется замешан в таком скандале, какого не было в течение многих десятилетий. И это в то время, когда авторитет церкви и без того не очень-то высок.
— Доктор Фарел, мы говорим об убийстве. — Роскани посмотрел в упор на ватиканского полицейского руководителя.
— При всем уважении к вашим личным чувствам, ispettore capo, помните, что именно из-за них, помимо остального, во главе следствия поставили не вас. — Фарел посмотрел в глаза Роскани чуть дольше обычного, затем обратился к Талье: — Я уверен, вы примете верное решение…
И с этими словами вышел из комнаты.
25
Роскани в очередной раз пришлось сделать усилие, чтобы не ответить на вызывающее поведение Фарела. Когда ему было нужно, ватиканский полицейский становился грубым, упрямым и не обращал внимания на раздражение тех, с кем имел дело; папский престол и его благополучие он ставил превыше всего. Особенно заметно это проявлялось, когда он сталкивался с неподконтрольными ему сотрудниками иных полицейских ведомств и уж тем более с Роскани, который никому не позволял ограничивать свою самостоятельность и был совершенно не склонен к дипломатии. Смыслом повседневной жизни Роскани было отсекать все ненужное и как можно лучше делать свою работу, делать во что бы то ни стало. Такое отношение к делу он унаследовал от своего отца — кожевенника и торговца, который умер в восемьдесят лет от сердечного приступа в собственном магазине, пытаясь передвинуть стофунтовую наковальню; теперь эти же самые качества Роскани старался привить своим сыновьям.
Человек такого склада, относящийся к делу сознательно, вполне способен игнорировать людей, подобных Фарелу, и тратить свою энергию на вещи, более насущные и полезные для работы. Примером тому — первые же слова, которые произнес Скала, как только Фарел ушел. Они касались просмотренной видеозаписи, наклейки на лбу Гарри Аддисона. Скала предположил, что, скорее всего, американец поранился, когда автомобиль Пио столкнулся с грузовиком. Если так, то его раной, вероятнее всего, занимался профессиональный медик, и, если они сумеют найти его, это подскажет направление дальнейших поисков.
А Кастеллетти взял видеокассету и переписал номер и серию, напечатанные на обратной стороне. Кто знает, куда мог привести этот след? К изготовителю, оптовику, в сеть магазинов, в конкретный магазин, к продавцу, который, может быть, не забыл, кому он продал этот товар.
На этом совещание закончилось; люди стали расходиться один за другим. Остались Роскани и Талья. Талья должен был принять решение о дальнейших действиях, Роскани — выслушать его.
— Ты, наверное, хочешь предоставить запись средствам массовой информации? И через телевизионное шоу, наподобие «Разыскивается Америкой», попросить народ помочь нам? — задумчиво произнес Талья.
— Иногда это дает эффект.
— А иногда заставляет беглецов спрятаться подальше… Но есть и другие соображения. Что там говорил Фарел? Что все это весьма деликатное дело. И в результате между Италией и Ватиканом могут возникнуть дипломатические трения. Папа Римский лично может хотеть одно, но Фарел не упомянул бы кардинала Палестрину, не имея на то оснований. Ведь на самом деле в Ватикане заправляет именно Палестрина, и папский престол смотрит на мир его глазами.
— Другими словами, дипломатический скандал хуже убийства, и ты предлагаешь не обнародовать ролик.
— Да, мы этого делать не станем. Gruppo Cardinale будет вести поиски беглецов хотя и широко, но без огласки. Вся информация по этому делу будет засекречена. — Талья встал. — Извини, Отелло… Buona sera.[17]
— Buona sera…
Дверь за Тальей захлопнулась, и Роскани остался один. Расстроенный и измученный. Может быть, подумалось ему, жена права. Вопреки всем его усилиям мир не становится совершенней. И он в состоянии сделать очень немного, чтобы изменить его. И что лучше бы прекратить плыть, надрываясь, против течения. Лучше будет и ему самому, и его семье. Жена безусловно права. На самом деле — они оба знали это — единственное, чем можно хоть как-то переделать мир, это измениться самому. Он стал полицейским потому, что не хотел продолжать отцовское дело, и потому, что только что женился и ему нужен был стабильный заработок, чтобы обеспечивать семью, но дело было еще и в том, что эта профессия казалась ему опасной и благородной.
Но затем начались вещи непредвиденные: жизни жертв, исковерканные, напрочь сломанные совершенно бессмысленным (чаще всего) насилием, начали вторгаться в его повседневное существование. Его переход в отдел убийств все только усугубил: он почему-то стал воспринимать убитых, независимо от возраста, не как самостоятельных посторонних людей, а как чьих-то детей — чужих или своих собственных, может, трех, может, четырех, или девяти, или двенадцати лет, имеющих полное право прожить долгую жизнь до естественного конца, а не лишаться ее столь отвратительным и гнусным образом. А кардинал Парма был таким же сыном своей матери, как и Пио. Такое отношение делало для Роскани поимку преступников непререкаемой необходимостью. Их нужно было остановить, прежде чем они совершат следующее преступление. Но как же часто после того, как он ловил негодяев, суд по тем или иным причинам отпускал их на волю! Это вынуждало его вести борьбу с несправедливостью и в рамках закона, и за ними. Он вел войну без надежды на победу, но все равно продолжал бороться. И может быть, причина здесь крылась в том, что он был сыном своего отца и обладал такой же бульдожьей хваткой.