— Гарри, ни один полк не войдет в Ватикан. Ни итальянской армии, ни любой другой.
— Ну да, только ты… и отец Бардони… — задумчиво проговорил Гарри.
Дэнни кивнул.
— Да. Я и отец Бардони.
Палестрина выбрался из задней двери «мерседеса» в туманную предрассветную тьму. Один из одетых в черные костюмы молодцов Фарела окинул настороженным взглядом пустынную улицу, пересек тротуар и распахнул перед кардиналом дверь старинной церкви. Затем он отступил к машине, и госсекретарь Ватикана вошел внутрь один.
Шаги Палестрины, направлявшегося к алтарю, гулким эхом отдавались под древними сводами. Кардинал перекрестился и преклонил колени рядом с единственным в этот час посетителем церкви — одетой в черное женщиной с четками в руке.
— Святой отец, со времени моей последней исповеди прошло уже много времени, — сказала женщина, даже не взглянув на подошедшего к ней. — Могу я исповедаться вам?
— Конечно.
Палестрина еще раз перекрестился и встал. После чего они с Томасом Добряком направились в полумрак исповедальни.
117
Роскани спустился по лестнице и вышел на улицу. Его одежда выглядела так, будто ее жевали, лицо покрывала густая щетина, и он страшно устал. Настолько устал, что не мог думать нормально. Но больше, чем усталость, ему мешало думать бешенство, обуявшее его из-за того, что ему все время лгут, причем лгут даже те женщины, которые, по крайней мере с виду, должны были бы являть собой образцы порядочности. Во-первых, мать Фенти, а теперь здесь, в Лугано, скульпторша и художница синьора Вероника Ваккаро, взбалмошная особа средних лет, упорно утверждавшая, что ничего знать не знает о беглецах, и напрочь отказывающаяся замечать его попытки опровергнуть ее версию.
На вертолетную площадку Лугано Роскани отвез старший следователь местной полиции; именно он первым допросил Веронику Ваккаро и теперь представил коллеге из сопредельного государства полный протокол допроса и обыска дома, который провел, не запрашивая ордера. Никаких признаков того, что в доме во время непродолжительного отсутствия синьоры Ваккаро кто-то жил, найти не удалось. Однако соседи сообщили, что накануне днем возле входа в дом непродолжительное время стоял белый микроавтобус с надписью на дверях. Двое мальчишек, вытащившие своих собак погулять во время вчерашнего ночного дождя, сказали, что видели «ба-аль-шущую машину» — «мерседес», гордо поправил приятеля мальчик постарше, — которая стояла перед этим домом, когда они выходили на улицу. Когда же они вернулись, машины уже не было. А синьора Ваккаро обладала несокрушимым алиби, заключавшемся в том, что она вернулась домой лишь за несколько минут до прибытия полиции — после поездки на этюды по Альпам.
Не лучше были успехи Кастеллетти и Скалы, завершивших работу в Белладжио допросом монсеньора Жана Бернара Дальбуа, француза по происхождению, приходского священника церкви Святой Клары, и его причта, священников и мирян. Единственный результат — все наотрез отказались сознаться, что кто-то отвечал на телефонный звонок из Сиены накануне в двадцать минут пятого ночи. Звонок, сделанный с сотового телефона матери Фенти.
Лгут! Все до одного — лгут!
Но почему?!
Этот вопрос сводил Роскани с ума. Любой из них мог загреметь в тюрьму, и надолго. И все же никто не проявил ни малейшей слабины. Кого же или что они защищают?
Выйдя из дома Вероники, Роскани в одиночестве побрел по улице. Район был тихим, его жители еще спали. В отдалении раскинулось озеро Лугано, отсюда его вода казалась абсолютно гладкой, без единой рябинки. Что он тут делает? Ищет нечто такое, что могли пропустить все остальные? Пытается в очередной раз продемонстрировать унаследованную от отца бульдожью хватку? Топчется на месте, рассчитывая, что в голову придет подходящий ответ? Или у него возникло ощущение, что нужно выйти на улицу? Вроде того, как если поднесешь магнит к куче опилок, то из нее выскочит потерявшийся гвоздь. Отбросив прочь все догадки, Роскани сказал себе, что вышел ради свежего воздуха, ради момента assoluta tranquillita. Он вытащил из кармана початую пачку сигарет, снова вставил незажженную сигарету в угол рта и повернул обратно, к дому.
Роскани увидел его через пять шагов. Он лежал поодаль от проезжей части, под раскидистым кустом, который не позволил ночному дождю промочить его насквозь. Это был большой конверт из оберточной бумаги, на которой отпечатался след протектора автомобильной шины.
Отшвырнув в сторону сигарету, Роскани нагнулся и поднял находку. Конверт оказался измят сильнее, чем показалось на первый взгляд, вероятно, он прилип к мокрой шине и несколько раз провернулся вместе с ней, прежде чем его отшвырнуло в сторону. Но на бумаге сохранился и другой отпечаток, как будто внутри лежало что-то плоское и твердое.
Вернувшись к дому, Роскани вошел внутрь и отыскал Веронику Ваккаро. Ужасно разгневанная обыском, допросами и продолжавшимся присутствием полиции в ее доме, одетая в халат, она сидела в кухне и держала в одной руке чашку с кофе, а пальцами другой громко барабанила по столу, словно рассчитывала, что этот демарш вынудит власти оставить ее в покое. Роскани вежливо попросил у нее фен для волос.
— В ванной, — бросила хозяйка по-итальянски и добавила с нескрываемым ехидством: — А почему бы вам заодно не вымыться в моей ванне, а потом не вздремнуть в моей кровати?
Незаметно улыбнувшись Кастеллетти, Роскани отправился в ванную, отыскал фен и некоторое время осторожно сушил конверт.
Кастеллетти вошел следом и, стоя за спиной Роскани, глядел, как тот расправил конверт на краю раковины и принялся без нажима водить по нему карандашом — так школьники делают на бумаге отпечатки монет. Мало-помалу на конверте начало проявляться изображение того, что лежало там раньше.
— Господи Иисусе! — воскликнул Роскани, прекратив свое занятие.
На конверте появились довольно четкие буквы и цифры дипломатического номерного знака.
«SCV13».
— Ватикан, — заметил Кастеллетти.
— Да, — согласился Роскани. — Ватикан.
118
Время подходило к пяти утра, но было еще темно, когда Дэнни показал Гарри, где остановиться — перед старым, но пребывавшем в хорошем состоянии трехэтажным многоквартирным домом 22 на узкой улице виа Николо V. Гарри запер «мерседес», они с Еленой усадили Дэнни в инвалидное кресло и поднялись в маленьком лифте на верхний этаж; там Дэнни достал из кармана ключи, находившиеся все в том же конверте, который отец Бардони передал ему в Лугано. Выбрав один, он открыл дверь с табличкой «Piano За», и они оказались в просторной квартире, выходившей окнами во двор.
Попав в квартиру, Дэнни, заметно уставший от долгой поездки, сразу отправился в кровать. А Гарри, наскоро осмотрев помещение и сказав Елене, чтобы она не впускала в квартиру никого, кроме него самого, удалился.
Следуя инструкциям, полученным от Дэнни, он отогнал «мерседес» за несколько кварталов, а там снял ватиканские номера и поставил прежние. Затем бросил ключи на пол, захлопнул дверь и ушел, пряча номерные знаки под пиджаком. Через пятнадцать минут он вернулся в дом 22 по виа Николо V и поднялся в лифте на третий этаж. Было почти шесть утра, до назначенного прихода сюда отца Бардони оставалось чуть больше получаса.
Гарри ужасно не нравилась вся эта затея. Мысль о том, что Дэнни в его нынешнем состоянии и отец Бардони смогут освободить Марчиано, заключенного где-то посреди Ватикана, казалась ему безумной. Но Дэнни был настроен крайне решительно, и, вероятно, отец Бардони также. Для Гарри это укладывалось в единственно возможную схему: Дэнни попытается освободить кардинала и его убьют; таков, вероятно, был план Палестрины.