— Откуда вы это знаете? Кто организовал отравления? Зачем? — К концу разговора Итон стал задавать прямые вопросы и сыпать ими в пулеметном темпе.
На это Гарри сказал, что всего лишь передает сообщение.
После этого, как и во время разговора с Адрианной, он просто повесил трубку, вышел из будки и зашагал дальше, приближаясь к виа делла Стацьоне Ватикана, — один из многочисленных священников, которых всегда можно встретить возле стен апостольской столицы; ничего необычного. Вот он прошел через строй арок, выглядевших как древний акведук, по которому когда-то, в далеком прошлом, в Ватикан поступала вода. Теперь же здесь проходили железнодорожные рельсы, которые он надеялся вскоре увидеть; ветка, ведущая от магистральной линии к массивным воротам и дальше, за них, на внутренний железнодорожный вокзал Ватикана.
— На поезде, — сказал Дэнни, когда Гарри спросил его, каким образом они с отцом Бардони рассчитывали вытащить Марчиано из Ватикана.
Вокзал и пути в последние годы использовались очень редко. Время от времени по ним ввозили различные тяжелые грузы, доставлявшиеся по железной дороге, и, пожалуй, все. Когда-то по этому пути выезжал поезд, на котором папы римские путешествовали по Италии, но эти времена давно ушли в прошлое. Остались ворота, здание вокзала, колея и заметно тронутый ржавчиной грузовой вагон, который давно стоял возле конца ветки, представлявшего собой тупиковый короткий бетонный туннель. Сколько времени этот вагон здесь находился, знали лишь Бог да стены.
Перед тем как отправиться из Рима в Лугано, отец Бардони позвонил начальнику железнодорожной станции и сказал ему, что кардинала Марчиано ужасно раздражает этот грязный вагон и он требует, чтобы его немедленно убрали. Вскоре после этого последовал ответный звонок от диспетчера, сообщившего, что в одиннадцать утра пятницы за вагоном придет маневровый тепловоз.
Это и являлось сутью плана. Когда вагон увезут, в нем будет находиться кардинал Марчиано. Вот и все. И поскольку звонил ему не начальник, а рядовой диспетчер, отец Бардони не сомневался, что эту работу будут рассматривать как одно из бесчисленных мелких дел, какие вечно приходится выполнять железнодорожникам. Охрану предупредят, но лишь о том, что нужно будет впустить тепловоз, и разговор об этом опять же пойдет среди самой мелкой сошки, и все будет слишком обыденным, чтобы дойти до кабинета Фарела.
Теперь Гарри поднимался по склону холма, к верхней части акведука. Он шел ровным шагом, почти не глядя по сторонам.
Добравшись до верха, он сразу же повернул назад. Все полностью соответствовало описанию: ярко сияющие от постоянного движения рельсы магистральной линии, плавно изгибаясь, уходили налево, а боковая ветка, покрытые ржавчиной рельсы, — направо, к стене Ватикана.
Гарри повернулся и посмотрел назад, вдоль путей главной линии, уходивших к станции Сан-Пьетро. У него оставалось десять минут, чтобы добраться туда, оглядеться и решить, действительно ли он намерен сделать то, что собрался. Если он решит, что это не так, то сможет уйти, прежде чем все начнется. Но он не уйдет, он точно это знал еще в те секунды, когда набирал номер. Без четверти одиннадцать ему предстояло встретиться с Роскани в помещении станции.
124
— Вы хотели меня видеть, ваше преосвященство? — Палестрина стоял в двери комфортабельной камеры Марчиано, почти полностью загораживая проем своим огромным телом.
— Да.
Марчиано шагнул назад, и Палестрина вошел в комнату. Один из его одетых в черные костюмы охранников шагнул следом, закрыл дверь и остановился перед ней в позе часового. Это был Антон Пилжер, тот самый молодой человек с постоянно ухмыляющимся и в то же время напряженным лицом, который совсем недавно выполнял обязанности шофера Марчиано.
— Я хотел поговорить с глазу на глаз, — сказал Марчиано.
— Как вам будет угодно.
Палестрина поднял ручищу, и Пилжер внезапно выпрямился, резко повернулся, как солдат, а не как полицейский, и вышел за дверь.
Несколько секунд Марчиано глядел в лицо Палестрине, как будто пытался прочесть его тайные мысли; затем медленно простер руку и указал пальцем на беззвучно работавший телевизор. Транслируемое изображение до ужаса походило на то, что накануне передавали из Хэфэя, — длинная колонна грузовиков, набитых солдатами Народно-освободительной армии. На тротуарах улиц, по которым тянулась колонна, стояли толпы людей. Камера повернулась к репортеру, одетому в защитный комбинезон и почти не отличавшемуся по виду от солдат, сидевших в грузовиках. Его голоса не было слышно, поскольку звук в телевизоре выключили, но он явно рассказывал о происходящем.
— Уси находится на втором озере, — сказал пепельно-серый Марчиано. — Я хочу, чтобы второе оказалось и последним. Я хочу, чтобы вы остановились на этом.
Палестрина взглянул на него с приятной улыбкой.
— Святейший отец справлялся о вашем здоровье, ваше преосвященство. Он хотел навестить вас. Я сказал ему, что вы еще очень слабы и что лучше будет дать вам еще немного времени, чтобы оправиться.
— Хватит смертей, Умберто, — прошептал Марчиано. — Я уже в полной вашей власти. Прекратите кошмар, который творится в Китае. Прекратите его, и я дам вам то, что вы с самого начала желали заполучить.
— Отца Дэниела? — Палестрина вновь улыбнулся, на сей раз снисходительно. — Но ведь вы, Никола, говорили мне, что он мертв…
— Он жив. Если я попрошу, он придет сюда. Отмените последнее озеро и делайте с нами что хотите… Тайна вашего «Китайского протокола» умрет вместе с нами.
— Очень благородно, ваше преосвященство. Но, к сожалению, слишком поздно. В обоих смыслах. Китайцы капитулировали и уже сами просят как можно скорее заключить контракт. Несмотря на это… — теперь улыбка Палестрины была полна высокомерия, — на войне не бывает полумер; план кампании необходимо осуществить до конца… — Палестрина умолк и молчал так долго, что Марчиано стало ясно: этого человека не пронять никакими аргументами. — Что же касается отца Дэниела… Вам ни к чему трудиться и вызывать его, он сам стремится повидать вас. Может быть, сейчас, когда мы с вами беседуем, он уже находится в Риме.
— Это невозможно! — воскликнул Марчиано. — Как он мог узнать, где я и что со мной?
И снова Палестрина улыбнулся.
— Ему рассказал отец Бардони.
— Нет! Никогда! — Марчиано почувствовал, как его захлестывают почти непреодолимые гнев и отчаяние. — Он ни за что не предал бы отца Дэниела.
— Но он это сделал, ваше преосвященство… Возможно, он понял, что я прав, а вы с кардиналом-викарием заблуждались. Что будущность церкви стоит жизни человека, независимо от того, кто он и какое положение занимает. Ваше преосвященство… — Улыбка исчезла с лица Палестрины. — Можете не сомневаться, отец Дэниел придет.
Никогда в жизни Марчиано не испытывал ненависти. Но сейчас он ненавидел, причем с такой силой, какую прежде не мог даже представить себе.
— Я вам не верю.
— Верьте кому хотите…
Палестрина сунул руку в карман своего неизменного священнического пиджака и вынул оттуда небольшой мешочек из черного бархата, затянутый тесьмой, завязанной на бантик.
— В доказательство отец Бардони шлет вам это кольцо…
Положив мешочек на письменный стол, возле которого стоял Марчиано, Палестрина еще раз взглянул на кардинала, повернулся и вышел за дверь.
Марчиано не видел ухода Палестрины. Не слышал, как открылась и вновь закрылась дверь. Его взгляд был прикован к лежавшему перед ним бархатному мешочку. Медленно, трясущимися руками он развязал тесьму и открыл его.
Трудившийся рядом с башней садовник испуганно оглянулся, услышав душераздирающий крик.