И действительно, что дурного в том, чтобы любить людей и благословлять самых слабых?
Я коснулся ее худенькой руки с выступающими венами.
А что было дурного тогда? Она позволяла так мало и просила мало. Ровно столько, чтобы заработать себе карманные деньги, которых ей никогда не давали. Несколько монеток за возможность поцеловать ее в губы, чуть больше, чтобы поласкать ее грудь, за одну бумажку она задирала юбку, за две — снимала трусики. А иногда, когда ты был на мели, и вовсе ничего не брала. Просто говорила: «Это за твои красивые глаза».
В окно было видно, как снег кружит над медленно ползущей вереницей машин. Темнело. Зажглись фонари.
— Это Вобан, — сказал я.
— Что?
— Вобан построил нашу крепость. Он руководил строительством укреплений при Людовике XIV. Разве ты не испытываешь гордость, оттого что живешь в старинном квартале?
Едва я это сказал, как она разразилась своим долгим приступообразным хохотом, он был слышен повсюду в зале и вызывал косые взгляды посетителей.
Она могла бы все еще быть красивой. Если б укротила этот дикий хохот, если бы пользовалась косметикой, если б ее не бросало то в апатию, то в истерию.
Я смотрел на нее не отрываясь. Вспомни, думал я, ведь это она пробудила твои первые мечты. И вызвала первые страдания. Ты целовал ее в губы, ласкал ее грудь, становился на колени перед ее обнаженным лобком. Однажды, когда ты, зачарованный, стоял так, она сказала:
— Потрогай, если хочешь.
А когда ты вынул свой липкий пахнущий палец, она ласково спросила тебя, протягивая платок:
— Тебе не противно?
Чтобы доказать ей обратное, ты облизал палец.
Что в этом было дурного?
Много позже, когда я догнал ее ростом, когда у меня уже появилась борода, а она втюрилась в меня, я решительно бросил ей:
— Такая девчонка, как ты! Да что ты себе вообразила?!
День, когда исчезло небо.
Может, это был именно тот день. И все, что с ней стадо, — может, это из-за меня. А может, и нет. Как знать.
Она уже не хохотала. И на этот раз хохот прекратился внезапно, как будто она повернула выключатель. Она задумчиво смотрела на меня, слегка склонив голову набок. Снег перестал. Небо никуда не делось — но ведь это только так говорится.
— Благослови меня, — прошептал я.
— Давно благословила.