Слайго встал и выпрямился во весь свой гигантский рост. На его лице появилась счастливая ухмылка. Он сжал правую руку в кулак и со смаком впечатал его в открытую ладонь левой.
— Ты готов? — спросил Оллхоф.
— Всегда готов, инспектор.
— Хорошо понял, что надо делать?
— Так точно.
Оллхоф кивнул. Он ткнул пальцем в сторону Уорбертона.
— Ладно, доктор, вы первый. Отправляйтесь с сержантом в спальню.
Уорбертон изобразил легкое удивление.
— Зачем?
Оллхоф не стал затруднять себя ответом. Он кивнул Слайго. Тот взял доктора за шиворот и поставил на ноги. Затем потащил пылко протестующего Уорбертона в спальню. Хлопнувшая дверь оборвала возмущенные крики доктора.
Мы с Баттерсли переглянулись. Неужто Оллхоф велел Слайго выбить из Уорбертона признание? Граймс обвел комнату взглядом и снова заломил руки. Он понимал в происходящем столько же, сколько и я, но волновался гораздо больше. Чтобы сообразить, что за человек Слайго, не надо было знать его близко. Все было написано у него на физиономии.
Страусс вздохнул и закурил следующую сигарету. Оллхоф засыпал в кофеварку новую порцию кофе.
Меньше чем через три минуты Слайго и доктор вернулись. Доктор выглядел совершенно изумленным. Слайго — слегка разочарованным. Я внимательно посмотрел на Уорбертона. На его лице не было никаких отметин. Слайго явно его не тронул.
Оллхоф встретился взглядом со Слайго, и тот кивнул.
— О’кей, — сказал Оллхоф. — Теперь вы, Граймс.
Глаза Граймса заметались.
— Инспектор, — начал он. — Я честный человек. Кроме того, я не уверен, что все это законно. Я…
Слайго улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. Он поднес к носу Граймса огромный кулак и сказал:
— Сам пойдешь или как?
Граймс судорожно сглотнул. Он пошел сам.
Мы сидели в полной тишине. У всех, кроме Оллхофа, был весьма озадаченный вид. Потом из спальни донеслось сочное проклятие — это ругался Слайго. Мгновение спустя он вышел оттуда, а за ним выскочил и Граймс.
Мне снова показалось, что Слайго разочарован. Граймс же, подобно Уорбертону, был невредим, но слегка ошарашен. Он опять сел на краешек стула. Я заметил, что Уорбертон смотрит на Оллхофа взглядом психиатра, опасающегося, что его пациент может начать буйствовать.
— Прекрасно, — сказал Оллхоф после того, как Слайго кивнул. — Вы, Страусс.
Страусс спокойно пожал плечами, поднялся со стула и вслед за Слайго прошел в спальню. Хлопнула дверь.
Протекла минута. Вдруг мы услышали звук удара; потом еще один, погромче. Деревянная дверь не смогла заглушить вопля, полного боли. Еще через минуту она открылась, и Страусс вбежал в комнату.
У него не хватало одного переднего зуба. Под правым глазом наливался синяк. Кровь из разбитой губы капала на галстук. За ним вышел и Слайго — его маленькие глазки блестели, а на лице было написано глубокое удовлетворение.
Страусс поднял обе руки, правой указывая на Оллхофа, а левой на Слайго.
— Это незаконно, — закричал он. — Это хулиганство. Вы с ума сошли. Нарушаете права свободного гражданина. Вы у меня попляшете! Я вас…
— Сядьте, — сказал Оллхоф.
Страусс открыл рот, точно собираясь выплюнуть еще несколько угроз. Слайго со счастливым видом шагнул к нему. Страусс закрыл рот и сел на свое место.
— Я так понимаю, — обратился к Оллхофу Уорбертон, — что мистеру Страуссу сделали в спальне то же предложение, что и нам с Граймсом?
— Да, — ответил Оллхоф, — только он отказался его принять.
— Почему? — спросил Уорбертон. — Это же просто смешно. Если вам предлагают либо быть избитым, либо съесть безвредную таблетку аспирина, вы, разумеется, выберете второе.
— Таблетку аспирина? — выпалили мы с Баттерсли одновременно.
— Конечно, — произнес Оллхоф. — Ты провалил мой план поимки преступника в квартире Мэнсфилд. Вот мне и пришлось прибегнуть к хитрости.
— Я слушаю, — сказал я.
— Ну, — отозвался Оллхоф, — поскольку он не знал, что Гарриет Мэнсфилд мертва, он думал, что отравленная таблетка до сих пор находится в пузырьке с аспирином. Слайго по очереди отводил их в спальню. А там предлагал либо принять таблетку из пузырька Гарриет, либо получить по физиономии. Понятно, что Граймс с доктором были шокированы. Но для любого нормального, невинного человека здесь есть только один выбор. Они приняли таблетку.
— А Страусс нет, — закончил за него я, — потому что боялся умереть. Возможной смерти он предпочел избиение.
— Да-да, это совершенно очевидно, — подтвердил Оллхоф с нарочито скучающим видом. — И не менее очевидно, что именно Страусс убил Дейнтли и Гарриет Мэнсфилд.