Сагул крепко сжала подлокотники кресла.
– Мать говорит, что его огонь красен, как его чешуи, – сказала она. – Мы узнаем больше, а сейчас, Тунува, погаси. Не будем играть с силой непонятной пока природы.
Тунува, оглянувшись на Эсбар, повиновалась.
– Мать когда-нибудь упоминала, что видела в нем нашу магию? – настойчиво спросила Эсбар.
– Я велю перерыть архивы. – Сагул еще крепче сжала пальцы. – Битва, которой ждали веками, теперь неизбежна. Эсбар, иди к посвященным, расскажи им. Удвоить часы занятий. Мужчины пусть заготовят как можно больше стрел.
– С завтрашнего дня они начнут запасать дерево.
– Хорошо. Тунува, пока Эсбар будет помогать мне здесь, тебя я прошу заняться разведкой. Надо выяснить, куда улетели эти твари, сколько их… и что они задумали.
– Ты собираешься уведомить Даранию и Кедико? – спросила Тунува. – Мы обязались хранить их земли.
– С Кедико всегда было сложно, – заметила Сагул. – К нему нужен обдуманный подход. Я пошлю весть Гашан, но она в суете может не обратить внимания на мое письмо, очень уж увлеклась мирскими делами.
Эсбар покачала головой.
– Ты, Тунува, перед возвращением побывай в Нзене, подкрепи мое слово, – велела настоятельница. – У тебя хватит терпения убедить и Гашан, и Кедико.
– Я горжусь доверием и сделаю все возможное. – Тунува помолчала. – Сию и Анайсо…
– Перехвачены на западной границе Пущи. – Сагул потянулась за чашей. – Сию решила оставить дитя. Я, поскольку Гашан уже извещена о ее назначении, не нарушу слова…
Тунува перевела дыхание.
– …Но прежде она проведет срок беременности здесь, лишившись общества сестер, чтобы осознать, какой опасности их подвергала. Елени до моих распоряжений посидит у себя в комнате.
Тунува кивнула. Наказание было суровым, но могло быть много хуже.
– А… Анайсо?
Сагул поболтала вино в чаше.
– Там видно будет, Тунува Мелим, – сказала она. – Там видно будет.
23
Думаи позволила прислужницам облачить ее в ночные одежды и расчесать волосы. Они заперли ее в ящик кровати, и она лежала в нем без сна, прислушиваясь, как похрапывают и ворочаются женщины.
На горе Ипьеда она всем доверяла. Здесь верить могла одной Осипе, во всяком случае, пока нет рядом Канифы. Осипа хотела лечь с другими служанками, но Думаи приказала постелить ей в прихожей, и сейчас она кашляла там во сне.
Думаи тоже кашляла. Земная болезнь не отпускала обеих.
Глубокой ночью Думаи вдруг ощутила на языке вкус стали, словно прикусила клинок. Она подползла к комнатному коробу и, обливаясь ледяным потом, вытошнила в него.
«Что-то неладно».
Она знала это так же верно, как знала дорожки вен на своем запястье.
«Мир меняется…»
Ее еще била дрожь, когда подошла Осипа.
– Думаи. – Костлявая рука коснулась ее спины. – Прибыл гонец. Его величество зовет тебя в Восточный двор.
Думаи утерла губы.
Осипа засветила для нее масляную лампу. Думаи перепоясала одежду и, чувствуя непривычную слабость, накинула поверх нее мантию. Служанки в коридоре не проснулись. Она прошлепала босыми ногами наружу, под окруженный мотыльками фонарь, и прошла за посланцем.
В звездной темноте ее ждал император Йороду. Думаи удивилась, увидев при нем лишь одного сопровождающего с фонарем в руке.
– Ты тот солеходец, – узнав его, тихо сказала она.
– Да. – Он согнулся в поклоне. – Эпабо из Гинуры. Рад видеть вас на должном месте, принцесса Думаи.
– Эпабо – мой верный слуга. Он бывает там, где невозможно бывать мне, – пояснил император. – Думаи, прости, что потревожил тебя. Ты, верно, очень устала, но… даже Купоза иногда отдыхают.
– Мне не спалось. – Думаи куталась в мантию. – Вы желали видеть меня, отец?
– Не только видеть. Показать.
Их выезд из дворца вышел очень скромным. Два запряженных быками возка ждали за стеной. Думаи, закрывшись в своем, не видела, куда они едут. А когда вышла, облака раздвинулись и полная луна светила ярко, как солнце на свежевыпавшем снеге.
– Холмы Нираи, – сказал отец. – Это место запретно для всех, кроме императорской семьи и приглашенных ею.
Вершины обозначили границу Районти. Между ними скрывалась роща солнцелистов, круглый год не сбрасывавших золотой листвы. Деревья, в свою очередь, окружали озеро, тихое и неподвижное, как черный камень в светящихся млечным сиянием берегах. Унора говорила, это знак, что под водой спит дракон.
– Думаи, – сказал, направляясь к воде, император Йороду, – я в храме не сомкнул глаз, мучился раскаянием.