- У них такие прелестные названия, правда? - сказала миссис Свенсон, предлагая Малженицеру поднос с канапе, пока Байард снова наливал ему в бокал.
- Конечно, - сказал Малженицер. Он вовсе не был уверен, что понимает, о чем речь, но его «конечно» можно было расценить как «конечно, я с удовольствием возьму канапе». Он взял ближайшее. Оно оказалось намазанным каким-то сладким мягким сыром с тонким ломтем бледного и почти безвкусного перца сверху. Он куда больше предпочел бы икру, хоть она и была красной, но он не знал, как попросить. И потому он занялся вновь наполненным бок;июм. Напиток был тягучим и сладким, как детское питье, но с привкусом алкоголя, и Малженицер начал ощущать его действие.
- Поговорим о деле, - любезно сказал Джефф Тэтчер.
Малженицер спрятался за еще одним вежливым «конечно». Он даже сумел удержаться от вопроса, хотя и не мог представить себе, о каком деле идет речь, разве что… разве… Он не смел и подумать, что это «разве что» может быть тем самым, о чем он так безнадежно мечтал.
- Мне кажется, что вы говорили, будто вы были специалистом по Марсу в советской космической программе? - резко спросил Тэтчер, почти как судебный следователь, записывающий на пленку основные показания прежде, чем подвести обвиняемого под высшую меру.
- О да! - Затем, взяв себя в руки: - Да, конечно. На Байконуре. Много лет. Я работал по многим направлениям в советской космической программе, в частности рассчитывал марсианскую орбиту. Вы помните наш орбитальный проект?
Было совершенно ясно, что нет. Малженицер внутренне вздохнул, но на его губах по-прежнему была легкая улыбка и говорил он беспечным тоном.
- От нашего марсианского корабля требовалось выйти на сильно наклонную орбиту вокруг планеты. Она не могла быть точно полярной - у нас нет такой маневренности, как у ваших великолепных кораблей - но она была рассчитана так, чтобы за семь недель орбитер мог снять карту примерно 93,8 процентов поверхности планеты. Картографированием, - пояснил он, - я имею в виду, естественно, не обычные съемки. Нет, конечно, нет! В дополнение к оптическим системам у нас были приборы инфракрасного и ультрафиолетового диапазона, также радар для нанесения контуров на карту, магнетометры, всякое тонкое оборудование. И, - добавил он, неодобрительно пожав плечами, - орбиту и коррекцию курса рассчитывал я. - И, если честно, еще сорок пять человек. И все же это не было ложью. Малженицер решил не лгать, по крайней мере в том, где его ложь могли раскрыть. Хотя риск был невелик. Откуда американцам знать в точности, кто и что делал на Байконуре, когда даже Советы не знали своих работников по именам?
- Что это? - удивленно спросил он, когда мистер Свенсон вынул что-то из кейса и протянул ему.
- Если вы знаете Марс, - сказал Свенсон, - то вы знаете, где находятся эти места?
Малженицер уставился на бумажку. Это была карта Марса. Не очень-то хорошая. Ее, наверное, вырвали из международного выпуска «Ньюсуик». Но на ней была вся планета - оба полушария в проекции Меркатора.
Он взглянул на пристально смотрящих на него людей, затем вынул из кармана пенсне. Протер линзы маленькой салфеточкой, которую дал ему мистер Байард и изучил карту.
- Да, это Марс, - нерешительно сказал он, не понимая, чего от него хотят.
- Но конкретные места, - настойчиво повторил Свенсон, - вы знаете, что это за места?
- Он имеет в виду те, у которых приятные названия, Воля, - помогла ему жена Свенсона. - Как вот это, Лакус Солис, видите?
Малженицер уставился на нее, затем склонился над картой.
- Да, Лакус Солис, - сказал он. - Или, по-английски, Озеро Солнца. Конечно, это на самом деле не озеро, вы сами понимаете. Всем этим основным подробностям рельефа названия были даны очень давно астрономами, у которых не было очень хороших телескопов. Они, возможно, считали, что это на самом деле озеро, но мы теперь знаем точно, что на всем Марсе свободной воды в любом состоянии не наберется на такое большое озеро!
- Озеро Солнца, - задумчиво сказал Байард. - Сан-Лейк драйв? - Он пожал плечами и ткнул в карту пальцем. - А это?
Малженицер посмотрел туда, куда указывал палец.
- А, это Олимпус Монс. Это гора, настоящий вулкан,самый высокий из вулканов, обнаруженных в солнечной системе. Сейчас, естественно, потухший.
Миссис Свенсон поджала губы.
- Я не знала об этом «Монсе». Это, знаете, звучит приятно, даже как-то… сексуально.
- Мы можем называть ее горой Олимп. Олимпус Маунтэйн паркуэй? Маунт Олимпус драйв? - сказал ее муж.
- Уже вторая «драйв», дорогой, - заметила миссис Свенсон.
- Запиши названия - попозже разберемся, - скомандовал муж. - О'кей, Воля. А остальные названия?
- Дайте же ему еще выпить, - добродушно сказал Тэтчер. - Вы что, не видите, что слишком рьяно взялись за него?
Пей тут или не пей, решил Малженицер, но насели они на него действительно весьма изрядно, и, что больше всего его тревожило, он не понимал, ради чего он сейчас старается. Каждое название, которое он читал на карте, вызывало некую реакцию. Он не понимал, к чему все это. Валлес Маринерис показалось им скучным, хотя по размеру она далеко превосходила Гранд Каньон. Утопиа Планита - в ответ отрицательно покачали головой.
- Видели мы Утопию в Шомберге, - загадочно сказал Байард, и, когда Малженицер ухватился за Хризе Планита и рассказал им, как там опустился американский «Вайкинг», Байард только и заметил:
- Как-то религиозно звучит.
Затем мужчины снова сели, глядя друг на друга. Байард кивнул Свенсону. Свенсон кивнул Тэтчеру. Тэтчер сказал:
- Думаю, пора еще выпить. - Казалось, он доволен, хотя Малженицер и не видел для этого причины. Свенсон тоже выглядел довольным, он весело болтал, наливая всем по новой, Байард, вставший, чтобы ему помочь, тоже.
- Надеюсь, я был вам полезен, - уныло сказал Малженицер.
- О да, Воля, - лучезарно улыбнулся Байард. - Идите сюда. Сейчас поговорим о деле. Мне кажется, вы сможете помочь нам в небольшом проекте, который мы собираемся осуществить вблизи Чикаго.
В жизни Малженицера и раньше бывали моменты триумфа - хотя и немного, - но, конечно, ни один не шел в сравнение с этим! Его охватил жар. Малженицер попытался подняться из глубокого кресла, чтобы взять «освежающее» - это уже, кажется, четвертый бокал? - думал он. Но какое это имеет значение! Когда же и отпраздновать это, если не сейчас?' Чикаго! Он смаковал это слово, глотая новый напиток. Он даже не ощущал сладкого лимонного вкуса. Он смаковал это восхитительное слово. Чикаго - это Америка.
Правда, в замешательстве говорил он себе, он не слышал о каких-либо космических сооружениях вблизи Чикаго. Нет. Такое было в Хьюстоне, или на мысе Канаверал, или в Ванденберге в Калифорнии, или в Хантсвилле в Алабаме. А Чикаго, как был почти уверен Малженицер, находился значительно севернее, поэтому там не могло быть, по крайней мере, посадочной площадки - только русские сажали корабли в холодной зоне, потому что выбора не было.
Малженицер ощутил легкое разочарование. Он видел столько снимков мыса Канаверал - с его песками, крокодилами и пальмами, голубым Атлантическим океаном на востоке… Дурак, сказал он сам себе, пальмы есть ив Афинах. Америка - это космос\ Америка - это Америках Он поймал себя на том, что потеет от радости.
Малженицер украдкой вытер лоб салфеткой, волнуясь, как бы кто не заметил. Он старался сидеть прямо, внимательно следя за тем, что происходит. Чернокожий по имени Свенсон взял несколько напечатанных страниц из папки со штампом стенографистки отеля и серьезно заговорил. Малженицер вздрогнул, когда уловил волшебное слово консультант.
- Да-да, - сказал он, сияя, - консультант. Конечно. Если мой опыт может пригодиться. Я был бы счастлив работать для американской космической программы в любом качестве.
Он остановился. Свенсон покачал головой.
- Это не космическая программа, мистер… Воля. Мы говорим о частном бизнесе. Я думал, что ясно дал это понять.