мокрыми от пота ладонями, отчаянно прислушиваясь, ловя сбивчивые и бессвязные слова
Канаме. Да, бесчувственность и механическое спокойствие куда-то пропали, теперь она
шептала жалобно и потерянно, точно в лихорадочном бреду.
– …Я не хочу.
Ее голос сорвался.
– Я совсем этого не хочу…
И вдруг – громче и четче, словно вспомнив что-то:
– Соске, ты еще слушаешь?..
– Да.
– А если… если я прикажу тебе, как бывший заместитель председателя
школьного совета? – она всхлипнула, глотая слезы и шмыгнула носом. Она плакала. –
136
Спаси меня. Чего бы это ни стоило. Мне неважно, чем придется пожертвовать.
Неважно, сколько погибнет – сто, тысяча, сто миллионов – мне все равно. Приди и
забери меня! Используй все – свою тупоголовость, свое отсутствие здравого смысла, все
свои дурацкие военные ухватки, снеси всех, кто встанет на пути – и обними меня! Ведь
ты же сможешь? Сможешь, да?!
– Да. Смогу.
В ответе Соске словно полыхнул отблеск пламени. Пламени, вспыхнувшего в его
груди.
Да. Все верно. Для чего колебаться? Погибнут сотни или тысячи? На дороге
встанут бесчисленные препятствия? Но если он сможет прикоснуться к ней – чего же
бояться?!
– Я обязательно приду. Жди меня.
– …Угу.
Канаме снова всхлипнула.
– Соске… я так тебя люблю.
– Я тоже. Люблю тебя.
Эти слова сказались так легко и просто, что он поразился сам себе.
– Я… рада. Тогда… тогда в следующий раз, когда мы увидимся, я обязательно
тебя поцелую. От всей души – так крепко, как смогу. Где бы мы ни встретились.
Хорошо? Я обещаю, понял?
– Да, я понял.
Вой и грохот помех становился невыносимым. Ее голос был почти неразличим.
Уносящий Канаме вертолет уходил за пределы дальности действия передатчика – его уже
было не догнать.
В этот раз. Только в этот раз.
– Неважно… сколько. Я буду ждать тебя хоть сто лет…
– Не бойся, я обязательно найду тебя.
– Да. Еще… посмотри в холодильнике… в поместье… жесткий диск…
Больше ничего понять было невозможно: бушующие волны помех сошедшего с
ума грозового эфира поглотили ее голос без остатка. Радиочастота не донесла больше ни
единого слова.
Выключив передатчик, Канаме стащила с головы радиогарнитуру и убрала палец
со спускового крючка.
– Все.
Пистолет вернулся к наемнику, своему хозяину.
– Я бы сказал, это удивительно. – Калинин, единственный понимавший по-японски
из слушавших разговор, хмуро сдвинул брови. – Мне казалось, что ты действительно
отчаялась. Была готова нажать на спуск.
– Так и было, – лицо Канаме осунулось и почернело.
Калинин наверняка понял, какая жестокая война творилась в ее душе, и чего стоили
Канаме эти слова. Она не притворялась и не играла, она стояла на последней грани. И
именно эти слова вернули Соске надежду. А, может быть, спустили его с поводка.
В голосе Канаме звучали угрызения совести и стыд.
– Я не собиралась подчиняться. И решила все закончить, только… только сказать
ему последнее «прости». Но…
Чувствуя, как каждое ее слово вонзается в сердце Соске отравленным шипом, она
поняла. «Ничего не поделаешь» – эти слова не для нее. Да, теперь он снова окажется в
смертельной опасности, безоглядно преследуя ее похитителей. Да, будут греметь
выстрелы, и гибнуть люди. И она прекрасно осознавала свою ответственность, свой
эгоизм, всю тяжесть своей вины, не собираясь перекладывать ее на чужие плечи.
Но она все равно не могла без него.
137
Быть с ним – ей больше ничего не было нужно.
Это тепло в сердце, эти чувства – они не лгали. Во всем беспощадном мире –
только они.
– …Да, я передумала.
Потом она подняла голову и посмотрела Калинину в глаза.
– Вы тоже изменили своим привычкам.
– Да, – Калинин слегка вздохнул. – Теперь он больше не станет колебаться. Когда я
снова окажусь в прицеле, он немедленно нажмет на спуск. Сила, которую ты даешь ему,
поистине невероятна. Именно потому я старался не допустить этого разговора. Но мне
пришлось сдаться – ты вынудила меня, шагнув одной ногой за грань.
– Вы признаете поражение честно – как спортсмен.
– Но я должен узнать о диске, который ты ему оставила.